<span><span>Ростов Илья Андреевич, граф. I, 1, X. Прототип — дед писателя Толстой, Илья Андреевич.</span><span>Ростова Наталья (урожд. Шиншина), графиня, жена Ильи Ростова. I, 1, X. Прототип — Пелагея Николаевна Толстая, бабушка писателя[2].
<span><span>Ростова Вера Ильинична. I, 1, XI. Прототип — невестка писателя, сестра Софьи Толстой — Берс, Елизавета Андреевна[3].</span><span>Ростов Николай Ильич. I, 1, XI. Прототип — отец писателя Толстой, Николай Ильич.
<span><span>Ростов Андрей (Андрюша) Николаевич, сын Николая Ростова. Э, 1, IX</span><span>Ростова Наталья Николаевна, дочь Николая Ростова и Марьи Болконской. Э, 1, IX</span></span></span><span>Ростова Наталья (Наташа) Ильинична, дочь Ильи и Натальи Ростовых, в браке графиня Безухова, вторая жена Пьера. I, 1, VIII. Прототип — сестры Берс: невестка писателя Кузминская, Татьяна Андреевна и её сестра, жена писателя Толстая, Софья Андреевна. Татьяна, в частности, принимала яд из-за разорванной помолвки.</span><span>Ростов Петр (Петя) Ильич. I, 1, XI</span></span></span></span><span>Соня (Софья Александровна), племянница графа Ростова. I, 1, XI. Прототип — Ергольская, Татьяна Александровна, троюродная тетка писателя, воспитывавшая его после смерти матери[3].</span>
Завдяки тому що Земля обертаэться навколо своє
ї осі і місяць обертається навколо Землі то + через різну хмарність в різні дні місяць видно по різному
<span> художнику удалось показать зрителю контрасты весеннего света и цвета красок, и конечно душевное равновесие.</span>
“Чего он искал во мне? Любви не столько, сколько удовлетворения тщеславия. Да, в нем было торжество тщеславного успеха.
Разумеется, была и любовь, но большая доля была гордость успеха. Он хвастался мной. Теперь это прошло. Гордиться нечем. Не гордиться, а стыдиться. Он взял от меня все, что мог, и теперь я не нужна ему. Он тяготится мною и старается не быть в отношении меня бесчестным. Он проговорился вчера – он хочет развода и женитьбы, чтобы сжечь свои корабли. Он любит меня – но как?
Да, того вкуса уж нет для него во мне. Если я уеду от него, он в глубине души будет рад. Моя любовь все делается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся, и помочь этому нельзя. У меня все в нем одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он все больше и больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя. Он говорит мне, что я бессмысленно ревнива, и я сама говорила себе, что я бессмысленно ревнива; но это неправда. Я не ревнива, а я недовольна. Но…Если б я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки; но я не могу и не хочу быть ничем другим. И я этим желанием возбуждаю в нем отвращение, а он во мне злобу, и это не может быть иначе. Разве я не знаю, что он не стал бы обманывать меня, что он не имеет видов на Сорокину, что он не влюблен в Кити, что он не изменит мне? Я все это знаю, но мне от этого не легче. Если он, не любя меня, из долга будет добр, нежен ко мне, а того не будет, чего я хочу, – да это хуже в тысячу раз даже, чем злоба! Это – ад! А это-то и есть. Он уж давно не любит меня. А где кончается любовь, там начинается ненависть. Этих улиц я совсем не знаю. Горы какие-то, и все дома, дома… И в домах все люди, люди… Сколько их, конца нет, и все ненавидят друг друга. Ну, пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой. Ну? Я получаю развод, Алексей Александрович отдает мне Сережу, и я выхожу замуж за Вронского”. Ну, я получу развод и буду женой Вронского. Что же, Кити перестанет так смотреть на меня, как она смотрела нынче? Нет. Сережа перестанет спрашивать или думать о моих двух мужьях? А между мною и Вронским какое же я придумаю новое чувство? Возможно ли какое-нибудь не счастье уже, а только не мученье? Нет и нет! Невозможно! Мы жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, он мое, и переделать ни его, ни меня нельзя. Все попытки были сделаны, винт свинтился. Да, нищая с ребенком. Она думает, что жалко ее. Разве все мы не брошены на свет затем только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучать себя и других? Гимназисты идут, смеются. Сережа? Я тоже думала, что любила его, и умилялась над своею нежностью. А жила же я без него, променяла же его на другую любовь и не жаловалась на этот промен, пока удовлетворялась той любовью”. “Господи, прости мне все!”
Монолог Анны Карениной.