Потому что<span> во многих местах побывал Флягин.И он считает что </span><span>это
не просто удивительно интересный человек, богато одарённая и
неповторимая личность, а живое воплощение могучих физических и
нравственных сил народа.</span>
Начало сказки переносит нас на светлую поляну, где Студент печалится о своей несчастной любви: ведь на завтра у принца намечается бал, а девушка, которую любит Студент, не хочет идти вместе с ним, пока он не принесёт ей красную розу. Да вот беда — в саду Студента нет красных роз, а без них девушка его не полюбит. Всё это слышит Соловей и проникается к несчастному влюблённому симпатией. «То, о чем я лишь пел, он переживает на деле; что для меня радость, то для него страдание. Воистину любовь — это чудо», — думает маленькая птичка.
Соловей — это образ Художника. Его сердце открыто для Красоты и Чувств, его трогает всё прекрасное. Вокруг Студента кипит жизнь — порхает Бабочка, в траве шуршит Ящерица, благоухает Маргаритка, но их сердца ещё не готовы понять Любовь. «Это смешно», — говорят они, и лишь Соловей решает помочь Студенту. Троекратно, как заведено в сказках, он обращается к розовым кустам в поисках прекрасной алой розы. Но первый Куст может дать лишь белую розу, второй — желтую, а третий перемёрз за зиму и не может вырастить ни одного бутона. Третий Куст говорит, что есть способ вырастить алую розу, но он так ужасен, что Куст не сразу решается открыть его Соловью. Чтобы вырастить красную розу, Соловей должен петь всю ночь, прижавшись грудью к шипу, его кровь поможет Кусту вырастить бутон и окрасить его в насыщенный алый, но ценой этому станет жизнь птички. Красота требует жертв, вспоминается известная пословица. Искусство требует страданий, не пропустив муки через себя, Художник не достигнет совершенства.Соловей не сомневается в своём решении: он летит к Студенту, чтобы сообщить радостную весть: он получит красную розу и Любовь той капризной девушки. Но Студент, хотя и прочитал всё, «что написали мудрые люди», не понял Соловья. «Да, он мастер формы, это у него отнять нельзя. Но есть ли у него чувство? Боюсь, что нет. В сущности, он подобен большинству художников: много виртуозности и ни капли искренности. Он никогда не принесет себя в жертву другому», — говорит Студент. Здесь читатель в первый раз испытывает сильное разочарование. А так ли искренно любит Студент, так ли чувствительна его душа, как думает Соловей? Учёные мужи и умные мысли — вот и всё, что заботит Студента. Он уходит к себе, просматривая записную книжку и, кажется, уже забыл о несчастной Любви.Только старый Дуб загрустил, поняв, на что пойдёт Соловей. Он просит спеть ему в последний раз, а когда на небо восходит Луна, Соловей летит к Розовому Кусту. Его последняя песнь столь прекрасна, что всё вокруг замирает, а Куст кричит, чтобы Соловей прижимался ближе, чтобы шип глубже входил в грудь трепещущей птицы, чтобы кровью насыщался бутон. На рассвете Соловей умирает. Его последняя трель даёт жизнь прекрасному цветку и пробуждает мир ото сна.
А Студент, который ещё вчера мучился от неразделённой любви, спит до полудня. Открыв окно, он видит прекрасный бутон, но всё, что его занимает, это «длинное латинское название» розы.
Он срывает цветок легко и, ни о чём не задумываясь, бежит к дочери профессора, которая вчера отказывалась идти с ним на бал. И здесь читателя ждёт развязка: девице важнее «настоящие каменья», которые «дороже цветов»; она пойдет на балл с другим. Расстроенный Студент называет девушку неблагодарной и бросает розу на мостовую.
И вот, шедевр, который стоит Соловью жизни, раздавлен колесом телеги. Мир больше не услышит его прекрасной песни, старый Дуб останется один, Розовый Куст, возможно, больше никогда не распустит подобный бутон, а Студент говорит себе: «Какая глупость — эта Любовь». Он решает, что в Любви нет ничего практичного, что в век логики лучше изучать Философию, чем Метафизику. Он возвращается к себе в комнату и читает запыленную книгу.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ<span> 1
По дороге из Кошпала шел отряд красных кавалеристов. Командовал ими
бывший поручик царской армии Федор Дунда, человек спокойный, выдержанный и
смелости необыкновенной
Отец Дунды всю свою жизнь прожил на Кавказе, в Пятигорске, и
пользовался там популярностью умнейшего доктора. Сын также унаследовал
склонность отца к наукам и, скорее всего, пошел бы по его стопам, но
незадолго до революции был исключен из Петербургского университета за
вольнодумство, а затем направлен в Верненский военный округ. Там и застала
его Октябрьская революция. К большевикам он примкнул с первых же дней
разброда в армии. А когда началась гражданская война, ему было поручено
взять на себя командование эскадроном по борьбе с басмачеством в районах
Ферганы и Оши. Полтора года колесил Дунда с отрядом по горам и пескам
Средней Азии, гоняясь за бандами басмачей и подстерегая их на перевалах на
пути в Кашгарию. Позже отряд был отозван в Ташкент, а затем снова в Верный.
Бойцы его, закаленные в сражениях, испытанные зноем безводных пустынь,
умеющие преодолевать горы и бездонные пропасти, были сейчас незаменимой
силой в условиях полупартизанской войны в предгорьях Тянь-Шаня.
В последних боях за Кошпал, куда переместился центр ожесточенных боев,
Дунда был ранен в правую руку, но из отряда не ушел.
Когда-то он бывал здесь раньше, любил отдыхать в карагачевом парке - в
самом центре города. Теперь парк был уничтожен. Он весь оказался
перекопанным, масса деревьев была спилена или просто сожжена на корню. Да и
в самом городе всюду остались следы жарких боевых схваток. Особенно жалел
Дунда, как, впрочем, и все, кто видел Кошпал или жил в нем, знаменитую
аллею из вязов, насаженных некогда вдоль шоссе. Она тоже была уничтожена.
Рисовые поля вокруг, виноградники - все вытоптали, вырубили и сожгли.
- Словно после мамаева побоища, - грустно усмехаясь и поправляя на
перевязи руку, сказал Дунда своему помощнику и командиру разведгруппы
Николаю Скочинскому, еще более молодому человеку, чем он сам.
- Белые варвары, - горько вздохнул Скочинский. - Когда только мы с
ними разделаемся?
- Теперь уже скоро, Коля, скоро, - тихо и уверенно, думая о чем-то,
заверил Дунда. Их лошади шли рядом, бок о бок. - Ты знаешь, о чем я
позволяю себе размышлять? - Худощавое лицо Дунды осветилось мягкой улыбкой.
- Вот окончим войну, обязательно пойду доучиваться, а затем снова приеду
сюда и займусь научной работой. Биология с детства была моей страстью. На
Кавказе мы с отцом занимались коллекционированием всевозможных тварей. Даже
собрали с ним что-то вроде домашнего музея. Вот в ту пору-то я и наловчился
стрелять без промаха. Сами добывали, сами препарировали. Интересная, скажу
тебе, работа. Азартная. По двое, по трое суток, бывало, петляли в горах в
поисках какой-нибудь редкой пичуги или какого-нибудь грызуна. И еда-то на
ум не шла. Вот как...
Этот разговор происходил близ Кошпала, когда они ехали наперехват
одной из белоказачьих банд, по сведениям казаков скрывающейся где-то в
районе перевала Коксу, на самой границе.
Два дня затем пробирались по горным тропам, которые назывались здесь
"кой-джол", то есть "баранья дорога". Вел отряд хорошо знакомый со здешними
местами проводник Ибрай. Белоказаки почти начисто уничтожили ибраевский
род. Сам Ибрай остался в живых благодаря счастливому случаю: он уезжал с
сыном в соседний аул, чтобы разжиться там плиткой чая. А когда вернулся, на
месте стойбища нашел только головешки от сгоревших юрт да восемь трупов.
Сейчас, выбрав укромное место для привала и расставив часовых, Дунда,
Скочинский и Ибрай поднялись на скальный выступ, заросший ольхой, и оттуда
стали обозревать те доступные в горах места подъемов и спусков, которыми
могла бы воспользоваться казачья банда. Им было известно, что ею командовал
дерзкий, не знающий милосердия есаул Казанцев, бывший каратель атамана
Аулова. Именно он, Казанцев, уничтожил ибраевский род.
- Что скажете, товарищ Ибрай? - обратился Дунда к проводнику.
Ибрай еще раз окинул зоркими глазами окрестности гор, помолчал немного
и затем ответил:
- Я думаю, надо выше идти. Немножко кружить на горам, потом искать
ак-урус сверху.
- Но лошадям не под силу одолеть эти горы, - сказал Скочинский.
- Зачем лошадям? Лошадь надо оставлять здесь.
Дунда внимательно посмотрел на проводника, потом достал из планшетки
десятиверстку и, придерживая ее за уголок белыми пальцами забинтованной
руки, долго о чем-то думал.
- А что, - сказал он, взглядывая на Скочинского, - пожалуй, в его
словах есть резон. Если мы просто перекроем дорогу, нам это ничего не даст.
Казанцев на рожон не полезет. Он уйдет за Коксу, только и всего. А наша
задача - отрезать его от перевала. Поэтому сделаем так. Ты, Николай, с
двадцатью ребятами перекроешь дорогу здесь. Это на тот случай, если
Казанцев попытается вырваться из гор. А я с остальными пешим порядком
проберусь в горы и перекрою перевал. Вот тогда мы и насядем на них. Тут
главное...</span>