<span>Лидия Степанова-замечательный русский поэт. Чем больше
проходит времени, тем становится очевиднее, какой это был высокий,
чистый и талантливый человек и как не хватает её нашей литературе, её
точного, её ясного слова – классического изначально.
Лидия Степанова родилась в России, в небольшом городке Луга. Потом
жила в Ленинграде, училась в Москве, в Литературном институте им.
Горького. Любовь привела её в Казахстан, где и вышли главные книги
Степановой: «Слушая сказку» (1977), «Земное лоно» (1981), «Вначале
было...» (1989), «В каком-то из этих миров...» (2004, посмертное
издание), а первый сборник – «Два лёгких крыла» – появился в «Лениздате»
в 1976 году, и уже тогда Вячеслав Кузнецов угадал в Л.Степановой
настоящего и неординарного поэта. В предисловии к её тоненькой книжице
он писал: «...Стихи Лидии покоряют своей окрылённостью, лирической
свежестью, затаённой глубиной. В них нет ничего вычурного или
рассудочного. Взволнованность и удивительная простота этих строк
проистекает от гармонии жизни, в которую автор безоглядно влюблён и
которую сумел воплотить в слове».
Лида много переводила казахских авторов – и поэзию, и прозу, и
неизменно переводы эти были блестящими и до сих пор остаются образцами
переводческого мастерства.
На новой родине, в Казахстане, её творчество тоже не прошло
незамеченным. Видный казахский писатель Куандык Шангитбаев говорил о
ней: «Лидия Степанова обладает завидной способностью извлекать поэзию из
любого предмета, из любой ситуации. Её стихам свойственна своя
особенная грация, в них непринуждённо сливается непосредственность и
открытость с глубокой сдержанностью. Самый сильный порыв признания
умеряется, как бы прячется в наивную и вместе с тем затейливую метафору,
а готовая лечь на бумагу любая глубокомысленность почти всегда
приглушается иронической интонацией».
Никогда уже Лидия Степанова не напишет новых стихов, не удивится и
не удивит нас ярким словом других поэтов. Но то, что она успела сказать,
навсегда остане</span>тся с нами.
К. Г. Паустовский
Заячьи лапы
К ветеринару в наше село пришел с
Урженского озера Ваня Малявин и принес завернутого в рваную ватную
куртку маленького теплого зайца. Заяц плакал и часто моргал красными от
слез глазами…
— Ты что, одурел? — крикнул ветеринар. — Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец!
— А вы не лайтесь, это заяц особенный, — хриплым шепотом сказал Ваня. — Его дед прислал, велел лечить.
— От чего лечить-то?
— Лапы у него пожженные.
Ветеринар повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед:
— Валяй, валяй! Не умею я их лечить. Зажарь его с луком — деду будет закуска.
Ваня
ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и
уткнулся в бревенчатую стену. По стене потекли слезы. Заяц тихо дрожал
под засаленной курткой.
— Ты чего, малый? — спросила Ваню
жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную
козу. - Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что?
— Пожженный он, дедушкин заяц, — сказал тихо Ваня. — На лесном пожаре лапы себе пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умреть.
—
Не умреть, малый, — прошамкала Анисья. — Скажи дедушке своему, ежели
большая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу
Петровичу.
Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское
озеро. Он не шел, а бежал босиком по горячей песчаной дороге. Недавний
лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Пахло гарью и
сухой гвоздикой. Она большими островами росла на полянах.
Заяц стонал.
Ваня
нашел по дороге пушистые, покрытые серебряными мягкими волосами листья,
вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на
листья, уткнулся в них головой и затих.
— Ты чего, серый? — тихо спросил Ваня. — Ты бы поел.
Заяц молчал.
— Ты бы поел, — повторил Ваня, и голос его задрожал. — Может, пить хочешь?
Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза.
Ваня взял его на руки и побежал напрямик через лес — надо было поскорее дать зайцу напиться из озера.
Неслыханная
жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы белых
облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на
глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ураган дул
уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам,
превратилась в янтарный камень.
Наутро дед надел чистые онучи (1)
и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес
зайца сзади. Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и
судорожно вздыхал.
Суховей вздул над городом облако пыли, мягкой,
как мука. В ней летал куриный пух, сухие листья и солома. Издали
казалось, что над городом дымит тихий пожар.
На базарной площади
было очень пусто, знойно; извозчичьи лошади дремали около водоразборной
будки, и на головах у них были надеты соломенные шляпы. Дед
перекрестился.
— Не то лошадь, не то невеста — шут их разберет! — сказал он и сплюнул.
Долго
спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не
ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в коротком
белом халате сердито пожал плечами и сказал:
— Это мне нравится!
Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш — специалист по детским
болезням — уже три года как перестал принимать пациентов. Зачем он вам?
Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца.
— Это мне нравится! -сказал аптекарь. — Интересные пациенты завелись в нашем городе. Это мне замечательно нравится!
Он
нервно снял пенсне, протер, снова нацепил на нос и уставился на деда.
Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже молчал. Молчание
становилось тягостным.
<span>— Почтовая улица, три! — вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книгу. — Три!</span>
Варежка которая на руке? Однажды гуляя зимой по лесу я увидила лежавшею варежку на земле . Я поднела варежку с земли отряхнула варежку и увидела: она была красная в белую крапинку. Варежка была довольна красивая! и я решила повесить её на забор! вдруг хозяин найжётся?!
Апролирщдюедгпащ0узнпм тркувыщ0зпгкувыыщопекв кувшгкпоми вася edi9urogfvdy8otirgfvsd9uiwrodfпшпеппн