О, музыка, – язык любви,
Язык всемирного общенья!..
Как звуки вечные твои
Нас призывают к пробужденью,
Людмила Кудрявцева
Музыка
Первая часть открывается широким величественным вступлением, самым
углубленным и развернутым из написанных Бетховеном. Неуклонное, хотя и
медленное нарастание подготавливает последующую поистине захватывающую
картину. Тихо, еще затаенно звучит главная тема с ее упругим, словно
туго скрученная пружина, ритмом; тембры флейты и гобоя придают ей черты
пасторальности. Современники упрекали композитора за слишком
простонародный характер этой музыки, ее деревенскую наивность. Берлиоз
увидел в ней рондо крестьян, Вагнер — крестьянскую свадьбу, Чайковский —
сельскую картину. Однако в ней нет беззаботности, легкого веселья. Прав
А. Н. Серов, употребивший выражение «героическая идиллия». Особенно
ясно это становится, когда тема звучит во второй раз — уже у всего
оркестра, с участием труб, валторн и литавр, ассоциируясь с грандиозными
массовыми плясками на улицах и площадях революционных французских
городов. Бетховен упоминал, что, сочиняя Седьмую симфонию, представлял
себе вполне определенные картины. Может быть, это и были сцены грозного и
неукротимого веселья восставшего народа? Вся первая часть пролетает как
вихрь, словно на одном дыхании: единым ритмом пронизаны и главная и
побочная — минорная, с красочными модуляциями, и фанфарная
заключительная, и разработка — героическая, с полифоническим движением
голосов, и живописно-пейзажная кода с эффектом эха и перекличкой лесных
рогов (валторны). «Нельзя передать словами, до чего это бесконечное
разнообразие в единстве изумительно. Только такие колоссы, как Бетховен,
могут справиться с подобной задачей, не утомив внимания слушателей, ни
на минуту не охладив наслаждения...» — писал Чайковский.
Вторая часть — вдохновенное аллегретто — одна из замечательнейших
страниц мирового симфонизма. Снова господство ритма, снова впечатление
массовой сцены, но какой контраст по сравнению с первой частью! Теперь
это ритм траурного шествия, сцена грандиозной похоронной процессии.
Музыка скорбная, но собранная, сдержанная: не бессильная скорбь —
мужественная печаль. В ней — та же упругость туго скрученной пружины,
что и в веселье первой части. Общий план перемежается более интимными,
камерными эпизодами, сквозь основную тему словно «просвечивает» нежная
мелодия, создавая светлый контраст. Но все время неуклонно выдерживается
ритм маршевой поступи. Бетховен создает сложную, но необыкновенно
стройную трехчастную композицию: по краям — контрапунктические вариации
на две темы; в середине мажорное трио; динамическая реприза включает
фугато, приводящее к трагической кульминации.
Третья часть — скерцо — воплощение буйного веселья. Все мчится,
стремится куда-то. Мощный музыкальный поток полон бушующей энергии.
Дважды повторенное трио основано на австрийской песне, записанной самим
композитором в Теплице, и напоминает наигрыш гигантской волынки. Однако
при повторении (tutti на фоне литавр) звучит как величественный гимн
огромной стихийной силы.
<span>Финал симфонии представляет собой «какую-то вакханалию звуков, целый
ряд картин, исполненных беззаветного веселья...» (Чайковский), он
«воздействует опьяняюще. Льется огненный поток звучаний, как лава
испепеляя все, что ему противится и встает на пути: пламенная музыка
увлекает за собой безоговорочно» (Б. Асафьев). Вагнер назьшал финал
дионисийским празднеством, апофеозом танца, Роллан — бурной кермессой,
народным праздничным гуляньем во Фландрии. Поразительно слияние самых
разных национальных истоков в этом буйном круговом движении,
объединяющем ритмы танца и марша: в главной партии слышатся отголоски
плясовых песен Французской революции, в которые вкрапливается оборот
украинского гопака; побочная написана в духе венгерского чардаша. Таким
празднеством всего человечества заканчивается симфония.</span>
Своими корнями народное искусство уходит в глубокую древность, когда человек жил в условиях первобытнообщинного и родового строя. Средства существования он добывал примитивными способами. Всякая деятельность в первобытном обществе могла быть только коллективной. Отсутствие сложных трудовых операций приводило к тому, что все члены коллектива имели одни и те же обязанности и владели одними и теми же трудовыми навыками. Разделение труда осуществлялось только на труд мужской (война, охота) и труд женский (приготовление пищи, изготовление одежды, ведение домашнего хозяйства); в то время даже керамическое производство было домашним женским делом. Необходимость совместного труда обусловила общую собственность на орудия труда, на землю, на продукты коллективного производства. Имущественного неравенства еще не было.
Зачатки искусства тогда тоже носили коллективный характер. Изготовляя орудия труда, охоты и войны, посуду, одежду и другие необходимые в быту предметы, человек стремился придать им красивую форму, украсить их орнаментом, т. е. делал тем самым обычные вещи произведениями искусства. Нередко форма изделия и его орнамент имели еще и магическое, культовое назначение. Так, один и тот же предмет мог одновременно удовлетворять реальные потребности человека, отвечать его религиозным взглядам и соответствовать его пониманию красоты.
Эта синкретичность (от греч. syn- kretismos — соединение), нерасчлененность, слитность функций древнего искусства была характерной чертой и искусства древних восточных славян, которое было неотделимо от их быта.
Свою одежду они украшали вышивками, красивыми поясами с узорными металлическими накладками, ожерельями и запястьями. Изделия из дерева: утварь, посуда, орудия труда — покрывались резным или расписным орнаментом. Резные дубовые столбы, деревянные коньки, зубчатые причелины украшали жилище. Орнаментировались металлические и костяные предметы, керамическая посуда. Многие орнаментальные мотивы, которые встречаются в поздних произведениях народного искусства, восходят к древнейшим временам, отражают верования древних славян и своим возникновением обязаны религиозным обрядам, связанным с культом солнца, земли и моря. Например, одним из самых распространенных мотивов русской народной резьбы по дереву была розетка, в древности — магический символ солнца («солярный знак»). Обереги и амулеты наряду с религиозно-охранительными функциями выполняли эстетическую функцию, украшали одежду и дом человека, отвечали его понятиям о прекрасном.
Самым первым производством, выделившимся в самостоятельное ремесло в городе и деревне, была обработка металла.
Древняя Русь знала почти все виды современной художественной металлообработки, но главными были ковка, литье, чеканка, филигрань и зернь. Наиболее высокого уровня развития в это время достигло ювелирное искусство.
Одновременно в маленьких провинциальных городах и деревнях продолжают существовать ремесла и ремесленники. В их изделиях находят отражение образы далекой старины, связывающие настоящее с прошлым. Само собой разумеется, что эти традиционные ремесла обслуживают в первую очередь «низшие» слои населения. Эти ремесла, связанные с простым народом, тоже развиваются, удовлетворяя художественные потребности широких народных масс. Сохраняет свое значение домашнее крестьянское производство.
Добро и Зло относятся к наиболее общим понятиям морального сознания, разграничивающим нравственное и безнравственное. Традиционно Добро связывают с понятием Блага, к которому относят то, что полезно людям. Соответственно, не является благом то, что бесполезно, никому не нужно или вредно. Однако как благо есть не сама польза, а лишь то, что приносит пользу, так и зло – не сам вред, а то, что вызывает вред, приводит к нему.
Благо существует в виде самых различных вещей. Благом называют книгу и пищу, дружбу и электричество, технический прогресс и справедливость. Что же объединяет эти разные вещи в один класс, в каком отношении они схожи? У них есть один общий признак: они имеют положительное значение в жизни людей, они полезны для удовлетворения их потребностей – жизненных, социальных, духовных. Благо относительно: нет ничего такого, что было бы только вредным, как и такого, что было бы только полезным. Поэтому благо в одном отношении может быть злом в другом. Благо для людей одного исторического периода может не быть таковым для людей другого периода. Блага имеют неодинаковую ценность и в разные периоды жизни индивида (например, в молодости и старости). Не все то, что полезно одному человеку, бывает полезным другому.
Так, социальный прогресс, принося людям определенные и немалые блага (улучшение условий жизни, овладение силами природы, победу над неизлечимыми болезнями, демократизацию общественных отношений и др.), оборачивается зачастую столь же немалыми бедствиями (изобретением средств массового уничтожения, войнами за обладание материальными благами, Чернобылем) и сопровождается проявлением отвратительных человеческих качеств (злобы, мстительности, зависти, жадности, подлости, предательства).