<span>«Лермонтов-прозаик будет выше Лермонтова-стихотворца», — заметил однажды С. Т. Аксакову Н. В. Гоголь,1 который находил в принадлежащих Лермонтову «сочинениях прозаических гораздо больше достоинства». По глубокому убеждению Гоголя, «никто еще не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой».2</span>В истории русской классической прозы Лермонтову принадлежит роль создателя психологического романа, насыщенного общественной, нравственно-философской проблематикой; дальнейшее развитие этот тип романа получит в творчестве Достоевского и Толстого.<span>Лермонтов начинал свой творческий путь в поэтическую эпоху; проза делала лишь первые шаги к тому, чтобы завоевать господство в литературе, которое наступит лишь к середине 1830-х годов. Характерно следующее замечание Пушкина, высказанное от имени рассказчицы в «Рославлеве» (1831): «...словесность наша... представляет нам несколько отличных поэтов, но нельзя же ото всех читателей требовать исключительной охоты к стихам. В прозе имеем мы только „Историю Карамзина“; первые два или три романа появились два или три года назад, между тем как во Франции, Англии и Германии книги одна другой замечательнее следуют одна за другой».3 Трудности становления повествовательного жанра были очевидными и ощущались на протяжении всей первой половины 30-х гг.</span><span>«Знаете ли вы, милостивые государи читатели, — признавался В. Ф. Одоевский в предисловии к повести «Княжна Мими» (1834), — что писать книги дело очень трудное? Что из книг труднейшие для сочинителя — романы и повести».4</span><span>В 1830 г. Лермонтов читает старую французскую прозу и испытывает разочарование: «Я читаю Новую Элоизу. Признаюсь, я ожидал больше гения, больше познания природы и истины» (наст. том, с. 354). «Софизмы, одетые блестящими выражениями», не могут заменить живых характеров. «Вертер лучше, — продолжает Лермонтов, — там человек — более человек». Изображение характера —</span>
Произведение Ганса Христиана Андерсена мне очень понравилось. Там были приключения и очень интересный сюжет. И герои тоже мне понравилась особо Элиза она простояла за своих братьев и не здалась
<span>Слово — это великая сила. Увековеченное в творениях великих писателей и поэтов, оно обретает могучую власть над мыслями и мечтами людей. И границ этой власти нельзя измерить. Слово господствует над временем и пространством, над странами и континентами — над всем миром. </span>
Потому что он не нашел приложения своему уму, своей молодой энергии, своим талантам, в конце концов.
Как сказал о нем Белинский, "силы этой богатой натуры оказались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца "
<span>Разочарование Онегина в светской жизни, в окружающих его людях, в себе самом, наконец, как раз и свидетельствует о таких его незаурядных внутренних, душевных качествах, которые, к сожалению, он так и не смог нигде проявить. О незаурядности Онегина свидетельствует и круг его друзей, в число которых входят Кавелин, Чаадаев (об этом Пушкин упоминает в 1-й главе) и, что особенно важно, сам автор, называвший Онегина своим добрым приятелем. И то обстоятельство, что в кабинете Онегина находится портрет Байрона, бюст Наполеона, также наполнено определенным смыслом, являлось своего рода «сигналом» для читателя, помогая ему лучше понять мироощущение героя романа.
</span>
Тема дитинства представлена письменником у єдності людини й природи та через красу чистих людських взаємин. В австралійському циклі оповідань Олдрідж з величезною майстерністю зумів передати дитячу психологію, розкрити духовний світ підлітка Едгара. У своїх невеличких творах Олдрідж прагнув показати силу і красу людини, її величезні можливості. Письменнику належать слова: «У мене є оповідання «Останній дюйм». Його суть у тому, щоб своєчасно зупинитись, не перейти межі. Насправді ж — це метафора. Сьогодні у світі накопичено стільки зброї, що на останньому дюймі перед всесвітньою катастрофою опинилося людство. Кожен повинен усвідомити свою відповідальність за долю світу, за долю цивілізації… Щоб останній дюйм не був пройденим. Щоб були люди на Землі…»<span>
</span>