"В одном селе, возле Блудова болота, в районе города Переяславль-Залесского, осиротели двое детей", --так начинается замечательное произведение. Это начало напоминает сказку, где читатель входит в чудесный мир, где все живое взаимосвязано. На этом фоне появляются два образа -- Настя и Митраша. "Настя была как золотая курочка на высоких ножках. Волосы отливали золотом, веснушки по всему лицу были крупные, как золотые монетки". Митраша был маленький, но плотный, "мужичок в мешочке", улыбаясь, называли его между собой учителя в школе.
После смерти родителей все их крестьянское хозяйство досталось детям: изба пятистенная, корова Зорька, телушка Дочка, золотой петух Петя и поросенок Хрен. Дети заботились обо всех живых существах. Настя занималась женскими домашними делами, "с хворостинкой в руке выгонялаона свое любимое стадо, растопляла печь, чистила картошку, заправляла обед и так хлопотала по хозяйству до ночи", На Митраше лежало все мужское хозяйство и общественное дело. "Он бывает на всех собраниях, старается понять общественные заботы". Так дети жили дружно, не зная горестей и бед.
Однажды решили они пойти в лес за клюквой. "Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растет в болотах летом, а собирают ее поздней осенью". Вспомнив о том, что есть такое место, называемое палестинкой, "вся красная, как кровь, от одной только клюквы", Настя и Митраша отправляются в лес. Взяли они с собой самое необходимое. Настя положила в корзинку хлеба, картошки, бутылку молока. Митраша взял топор, двуствольную "тулку", сумку с компасом. Зачем же он берет компас? Ведь в лесу можно ориентироваться по солнцу, как это делали деревенские старожилы. "Мужичок в мешочке" хорошо помнит отцовские слова: "В лесу эта стрелка тебе добрей матери: ...небо закроется тучами и по солнцу в лесу ты ориентироваться не сможешь, пойдешь наугад -- ошибешься, заблудишься... ".
Кто знал, что дети столкнутся с природной стихией и воочию увидят Блудово болото? Пройдя полпути, Настя и Митраша сели отдохнуть. "Было совсем тихо в природе, и дети до того были тихи, что тетерев Косач не обратил на них никакого внимания". О Блудовом болоте ходила легенда, что "лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня... " С тех пор ель и сосна растут вместе. И ветер иногда качает эти деревья. И тогда ель и сосна стонут на все Блудово болото, словно живые существа.
После отдыха дети решили идти дальше. Но не тут-то было, "довольно широкая болотная тропа расходилась вилкой". Что же делать? Проявив свой упрямый характер, Митраша идет по слабенькой тропе, а Настенька -- по плотной. Вдруг рванул ветер, и сосна и ель, нажимая друг на друга, по очереди застонали, как бы поддерживая спор брата и сестры. "Среди звуков стона, рычанья, ворчанья, воя в это утро у деревьев иногда выходило так, будто где-то горько плакал в лесу потерянный или покинутый ребенок". Даже волк в это время вылез из своего логова. "Он стал над завалом, поднял голову, поставил единственное ухо на ветер, выпрямил половину хвоста и завыл".
Как и всякая сказка, сказка-быль М. М. Пришвина имеет счастливый конец. Митраша из-за своего упрямства оказался на Блудовом болоте. И в борьбе за жизнь ему помогла собака Травка. А что же Настя? Она, увлеченная сбором ягод, на некоторое время забыла о брате, "еле передвигает за собой корзину, вся мокрая и грязная, прежняя золотая курочка на высоких ножках".
<span>Под вечер голодный Митраша и уставшая Настя встретились. Им суждено было встретиться вновь в лесу и продолжить свой путь вместе, как уже двести лет "живут" на Блудовом болоте ель и сосна.</span>
Исследование истории возникновения фамилии Глебкина открывает забытые страницы жизни и культуры наших предков и может поведать много любопытного о далеком прошлом.
Родовое именование Глебкины принадлежит к характерному для славян типу фамилий, образованных от уменьшительных форм крестильного имени. Подавляющее большинство фамилий образовано от православных, христианских имен, содержащихся в церковном календаре - святцах. Религия требовала, чтобы ребенка называли в честь того святого, в день памяти которого он родился. Но в быту в Древней Руси человека называли не только полным крестильным именем, но и одной из его производных форм.
Семейное имя Глебкины образовано от производной формы (Глебка) славянского мужского имени Глеб. Наиболее разработана и обоснована этимология имени от старо-скандинавского Gudlefr (любимец богов) и старо-западно-скандинавского Gudleifr (отдавать под защиту). Имя Глеб вошло в христианский именослов после канонизации Глеба Владимировича и было очень почитаемым и популярным в Древней Руси.
Борис и Глеб (в крещении Роман и Давид) — русские князья, сыновья киевского великого князя Владимира Святославича. В междоусобной борьбе, вспыхнувшей в 1015 году после смерти их отца, они были убиты своим старшим братом Святополком Окаянным. Борис и Глеб стали первыми русскими святыми, их канонизировали в лике мучеников-страстотерпцев, сделав заступниками Русской земли и небесными помощниками русских князей. Истории Бориса и Глеба посвящены одни из первых памятников древнерусской литературы: «Сказание» Иакова Черноризца и «Чтение» Нестора Летописца. В честь братьев было построено множество храмов и монастырей.
Скорее всего, основатель рода Глебкиных был человеком из простого сословия. Дело в том, что фамилии, образованные от полной формы имени, имела в основном социальная верхушка, знать или семьи, пользовавшиеся в данной местности большим авторитетом. Их представителей соседи уважительно звали полным именем, в отличие от представителей других сословий, звавшихся, как правило, уменьшительными, производными, обиходными именами.
Первые фамилии на Руси начали передаваться и закрепляться в XV-XVI веках и обозначали, как правило, принадлежность человека к конкретной семье. Это были притяжательные прилагательные с суффиксами –ов/-ев, -ин, изначально указывавшие на прозвание родителя. Таким образом, потомки человека, обладавшего именем Глеб либо уменьшительной, разговорной формой Глебка со временем получили фамилию Глебкины.
Когда и где именно возникла фамилия Глебкина, в настоящее время невозможно установить без специальных генеалогических исследований, однако очевидно, что она имеет интересную многовековую историю и должна быть отнесена к числу старейших русских родовых именований, свидетельствующих о многообразии путей появления русских фамилий.
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни…
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю…
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою…
2
Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.
Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие — в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!
Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда…
Всё претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено…
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?..»
Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого —
Это всё братья твои — мужики!
Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты уж не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!
Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять…
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.
Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Вынесет всё — и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только — жить в эту пору прекрасную
Уж не придется — ни мне, ни тебе.
3
В эту минуту свисток оглушительный
Взвизгнул — исчезла толпа мертвецов!
«Видел, папаша, я сон удивительный,-
Ваня сказал,- тысяч пять мужиков,
Русских племен и пород представители
Вдруг появились — и он мне сказал:
«Вот они — нашей дороги строители!..»
Захохотал генерал!
«Был я недавно в стенах Ватикана,
По Колизею две ночи бродил,
Видел я в Вене святого Стефана,
Что же… всё это народ сотворил?
Вы извините мне смех этот дерзкий,
Логика ваша немножко дика.
Или для вас Аполлон Бельведерский
Хуже печного горшка?
Вот ваш народ — эти термы и бани,
Чудо искусства — он всё растаскал!»-
«Я говорю не для вас, а для Вани…»
Но генерал возражать не давал:
«Ваш славянин, англо-сакс и германец
Не создавать — разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..
Впрочем, Ванюшей заняться пора;
Знаете, зрелищем смерти, печали
Детское сердце грешно возмущать.
Вы бы ребенку теперь показали
Светлую сторону…»
4
Рад показать!
Слушай, мой милый: труды роковые
Кончены — немец уж рельсы кладет.
Мертвые в землю зарыты; больные
Скрыты в землянках; рабочий народ
Тесной гурьбой у конторы собрался…
Крепко затылки чесали они:
Каждый подрядчику должен остался,
Стали в копейку прогульные дни!
Всё заносили десятники в книжку —
Брал ли на баню, лежал ли больной:
«Может, и есть тут теперича лишку,
Да вот, поди ты!..» Махнули рукой…
В синем кафтане — почтенный лабазник,
Толстый, присадистый, красный, как медь,
Едет подрядчик по линии в праздник,
Едет работы свои посмотреть.
Праздный народ расступается чинно…
Пот отирает купчина с лица
И говорит, подбоченясь картинно:
«Ладно… нешто… молодца!.. молодца!..
С богом, теперь по домам,- проздравляю!
(Шапки долой — коли я говорю!)
Бочку рабочим вина выставляю
И — недоимку дарю!..»
Кто-то «ура» закричал. Подхватили
Громче, дружнее, протяжнее… Глядь:
С песней десятники бочку катили…
Тут и ленивый не мог устоять!
Выпряг народ лошадей — и купчину
С криком «ура!» по дороге помчал…
Кажется, трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?..