В жилище мрачное теней На суд предстали пред судей В один и тот же час: Грабитель (Он по большим дорогам разбивал, И в петлю, наконец, попал); Другой был славою покрытый Сочинитель: Он тонкий разливал в своих твореньях яд, Вселял безверие, укоренял разврат, Был, как Сирена, сладкогласен, И, как Сирена, был опасен. В аду обряд судебный скор; Нет проволочек бесполезных: В минуту сделан приговор. На страшных двух цепях железных Повешены больших чугунных два котла: В них виноватых рассадили, Дров под Разбойника большой костер взвалили; Сама Мегера их зажгла И развела такой ужасный пламень, Что трескаться стал в сводах адских камень. Суд к Сочинителю, казалось, был не строг; Под ним сперва чуть тлелся огонек; Но там, чем далее, тем боле разгорался. Вот веки протекли, огонь не унимался. Уж под Разбойником давно костер погас: Под Сочинителем он злей с часу́ на час. Не видя облегченья, Писатель, наконец, кричит среди мученья, Что справедливости в богах нимало нет; Что славой он наполнил свет И ежели писал немножко вольно, То слишком уж за то наказан больно; Что он не думал быть Разбойника грешней. Тут перед ним, во всей красе своей, С шипящими между волос змеями, С кровавыми в руках бичами, Из адских трех сестер явилася одна. «Несчастный!» говорит она: «Ты ль Провидению пеняешь? И ты ль с Разбойником себя равняешь? Перед твоей ничто его вина. По лютости своей и злости, Он вреден был, Пока лишь жил; А ты… уже твои давно истлели кости, А солнце разу не взойдет, Чтоб новых от тебя не осветило бед. Твоих творений яд не только не слабеет, Но, разливаяся, век-от-веку лютеет. Смотри (тут свет ему узреть она дала), Смотри на злые все дела И на несчастия, которых ты виною! Вон дети, стыд своих семей,— Отчаянье отцов и матерей: Кем ум и сердце в них отравлены?— тобою. Кто, осмеяв, как детские мечты, Супружество, начальства, власти, Им причитал в вину людские все напасти И связи общества рвался расторгнуть?— ты. Не ты ли величал безверье просвещеньем? Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек И страсти и порок? И вон опоена твоим ученьем, Там целая страна Полна Убийствами и грабежами, Раздорами и мятежами И до погибели доведена тобой! В ней каждой капли слез и крови — ты виной. И смел ты на богов хулой вооружиться? А сколько впредь еще родится От книг твоих на свете зол! Терпи ж; здесь по делам тебе и казни мера!» Сказала гневная Мегера — <span> И крышкою захлопнула котел.</span>
Но Ленский, не имев конечно Охоты узы брака несть, С Онегиным желал сердечно Знакомство покороче свесть. Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой. Сперва взаимной разнотой Они друг другу были скучны; Потом понравились; потом Съезжались каждый день верхом, И скоро стали неразлучны. Так люди (первый каюсь я) От делать нечего друзья.
В рассказе Бориса Житкова повествование ведется от лица главного героя - школьника. Он рассказывает о том, как ему однажды одноклассник подарил обезьянку по кличке Яшка и описывает дальнейшую жизнь семьи с Яшкой. Обезьянка оказалась очень озорной и могла легко натворить бед: влезть куда не следует, разбросать или испортить вещи. Семья долго терпела яшкины проказы и даже немного привязалась к обезьянке, но все-таки ее пришлось отдать: очень уж проказливой она оказалась. Хотя после этого они немного скучали по Яшке.
Откуда ни взялись - это взялись оттуда, откуда не ждали! Вроде и не ждёшь и не расчитываешь увидеть того или иного человека, а он появляется из неоткуда.