На деревьях набухли почки,
Видно,скоро весна настаёт.
Показался первый листочек,
Соловей свою песню поёт!
Мое отношение к суевериям христианское и православное. С одной стороны любому народу свойственно мистифицировать и находить быстрые ответы на сложные вопросы. Православным людям это тоже не чуждо. Можно так сформулировать: от набожности к суеверям один шаг... Человек есть цельное существо и одно является толчком для другого, либо набожность либо суеверия....
Также есть такое выражение: "суеверный страх" или животный страх или "его окутал суеверный страх", как например состояние одного из героев Угрюм реки, когда он ночью вышел на улицу и перекрестился. Или же таким же состоянием пронизан роман Гоголя Вий, где главный герой погибает в неравной схватке со злыми силами невидимого мира.
В православии обычно подвержены суеверию новоначальные, т.е. те кто только пришел к вере и которых легко сделать жертвой своей же набожности и игрушкой в руках лукавого. Как в знаменитой поговорке: "заставь дурака Богу молиться он и лоб набьет".
В повести "Светлана" Жуковского очень хорошо раскрывается данная проблема. главная героиня гадала, и жила как бы второй жизнью, в итоге все кончается очень страшным сном и мораль такова, что гаданиям не нужно верить и люди сами придумывают себе проблему, от которой и страдают.
Особый взлет в направлении мистицизма произошел на рубеже 19-20 веков в нашей русской литературе серебряного века. Все было пронизано русалками, вампирами и т.д.. при этом неподдельном интересе к обитателям духов тьмы происходило охлаждение к вере а у кого-то и наоборот --- упование на нее. Впоследствии все эти направления нашли развитие в романе Булгакова Мастер и Маргарита, где злые силы рулят всем на протяжении всего романа и в итоге остаются как бы при своих..
Но по Евангелию и по православию любые злые силы есть не более чем марионетки в руках Господа, которые не могут более того чем им разрешит Господь.
Вывод такой, что несомненно суеверия и мистификации не на пустом месте родились и яаляются реальной частью такого же реального но невидимого мира в который одни верят а другие делают вид что его нет... но для всего своя мера... и ограничение и пресечение...
корни всего этого идут еще от народных сказок из глубины веков но понимание того что это не более как падшие ангелы извергнутые когда-то из Рая, приходит только от света Евангельского учения проповеданного Христом...
Ответ:
Чтобы не расстраивать мать, она-то ему все равно ничем помочь бы не смогла. Это во-первых, а во-вторых, он не был уверен, что кто-то таскает. он только заметил что продукты пропадают.
Объяснение:
Ну, Котик, сегодня ты играла, как никогда, – сказал Иван Петрович со слезами на глазах, когда его дочь кончила и встала. – Умри, Денис, лучше не напишешь.Все окружили её, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и на всей её фигуре было написано торжество.– Прекрасно! превосходно!– Прекрасно! – сказал и Старцев, поддаваясь общему увлечению. – Вы где учились музыке? – спросил он у Екатерины Ивановны. – В консерватории?– Нет, в консерваторию я ещё только собираюсь, а пока училась здесь, у мадам Завловской.– Вы кончили курс в здешней гимназии?– О нет! – ответила за неё Вера Иосифовна. – Мы приглашали учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь, могли быть дурные влияния; пока девушка растёт, она должна находиться под влиянием одной только матери.– А всё-таки в консерваторию я поеду, – сказала Екатерина Ивановна.– Нет, Котик любит свою маму. Котик не станет огорчать папу и маму.– Нет, поеду! Поеду! – сказала Екатерина Ивановна, шутя и капризничая, и топнула ножкой.А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их и всё время говорил на своём необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю...Но это было не всё. Когда гости, сытые и довольные, толпились в передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава, мальчик лет четырнадцати, стриженый, с полными щеками.– А ну-ка, Пава, изобрази! – сказал ему Иван Петрович.Пава стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим тоном:– Умри, несчастная!<span>И все захохотали.
</span>