<span>«Чудак из 6б» - хорошее и доброе произведение о
мальчишках и девчонках и для них же. Главный герой шестиклассник Боря, озорной,
непослушный и очень подвижный мальчишка, вечно попадает в какие-то смешные и не
очень ситуации, очень любит футбол, не любит учить уроки, но добрый и очень
порядочный. Боря и его друг тайно влюблены в одну и ту же девочку Настю,
которая из гадкого утенка вдруг превратилась в красавицу. Волей случая Бор
становится вожатым у первоклашек, и его жизнь полностью зависит от этих неугомонных
малышей, то он идет с ними в фотографическую студию, то помогает выйти из
трудной ситуации. Ему приходится решать маленькие, но порой трудные задачи
взаимоотношения взрослых и детей, ровесников и малышей. Автор поднимает очень
серьезную проблему в своем произведении, он показывает процесс взросления
подростков, учит принимать самостоятельные правильные решения, брать на себя
ответственность за происходящее вокруг.
Хорошая, добрая повесть, без жестокости
и насилия. <span> </span></span>
Однажды весной я сидел в Мариинском парке и читал «Остров сокровищ» Стивенсона. Сестра Галя сидела рядом и тоже читала. Ее летняя шляпа с зелёными лентами, лежала на скамейке. Ветер шевелил ленты, Галя была близорукая, очень доверчивая, и вывести её из добродушного состояния было почти невозможно.
Утром прошёл дождь, но сейчас над нами блистало чистое небо весны. Только с сирени слетали запоздалые капли дождя.
Девочка с бантами в волосах остановилась против нас и начала прыгать через верёвочку. Она мне мешала читать. Я потряс сирень. Маленький дождь шумно посыпался на девочку и на Галю. Девочка показала мне язык и убежала, а Галя стряхнула с книги капли дождя и продолжала читать.
И вот в эту минуту я увидел человека, который надолго отравил меня мечтами о несбыточном моем будущем.
По аллее легко шёл высокий гардемарин с загорелым спокойным лицом. Прямой чёрный палаш висел у него на лакированном поясе. Чёрные ленточки с бронзовыми якорями развевались от тихого ветра. Он был весь в чёрном. Только яркое золото нашивок оттеняло его строгую форму.
В сухопутном Киеве, где мы почти не видели моряков, это был пришелец из далёкого легендарного мира крылатых кораблей, фрегата «Паллада» , из мира всех океанов, морей, всех портовых городов, всех ветров и всех очарований, какие связаны были с живописным трудом мореплавателей. Старинный палаш с черным эфесом как будто появился в Мариинском парке со страниц Стивенсона.
Гардемарин прошёл мимо, хрустя по песку. Я поднялся и пошёл за ним. Галя по близорукости не заметила моего исчезновения.
Вся моя мечта о море воплотилась в этом человеке. Я часто воображал себе моря, туманные и золотые от вечернего штиля, далёкие плаванья, когда весь мир сменяется, как быстрый калейдоскоп, за стёклами иллюминатора. Боже мой, если бы кто-нибудь догадался подарить мне хотя бы кусок окаменелой ржавчины, отбитой от старого якоря! Я бы хранил его, как драгоценность.
Гардемарин оглянулся. На чёрной ленточке его бескозырки я прочёл загадочное слово: «Азимут» . Позже я узнал, что так назывался учебный корабль Балтийского флота.
Я шёл за ним по Елизаветинской улице, потом по Институтской и Николаевской. Гардемарин изящно и небрежно отдавал честь пехотным офицерам. Мне было стыдно перед ним за этих мешковатых киевских вояк.
Несколько раз гардемарин оглядывался, а на углу Меринговской остановился и подозвал меня.
— Мальчик, — спросил он насмешливо, — почему вы тащились за мной на буксире?
Я покраснел и ничего не ответил.
— Все ясно: он мечтает быть моряком, — догадался гардемарин, говоря почему-то обо мне в третьем лице.
— Я близорукий, — ответил я упавшим голосом. Гардемарин положил мне на плечо худую руку.
— Дойдём до Крещатика.
Мы пошли рядом. Я боялся поднять глаза и видел только начищенные до невероятного блеска крепкие ботинки гардемарина.
На Крещатике гардемарин зашёл со мной в кофейную Семадени, заказал две порции фисташкового мороженого и два стакана воды. Нам подали мороженое на маленький трёхногий столик из мрамора. Он был очень холодный и весь исписан цифрами: у Семадени собирались биржевые дельцы и подсчитывали на столиках свои прибыли и убытки.
Мы молча съели мороженое. Гардемарин достал из бумажника фотографию великолепного корвета с парусной оснасткой и широкой трубой и протянул мне.
— Возьмите на память. Это мой корабль. Я ходил на нем в Ливерпуль.
Он крепко пожал мне руку и ушёл. Я посидел ещё немного, пока на меня не начали оглядываться потные соседи в канотье. Тогда я неловко вышел и побежал в Мариинский парк. Скамейка была пуста. Галя ушла. Я догадался, что гардемарин меня пожалел, и впервые узнал, что жалость оставляет в душе горький осадок.
После этой встречи желание сделаться моряком мучило меня много лет. Я рвался к морю. Первый раз я видел его мельком в Новороссийске, куда ездил на несколько дней с отцом. Но этого было недостаточно.
Часами я просиживал над атласом, рассматривал побережья океанов, выискивал неизвестные приморские городки, мысы, острова, устья рек.
Лермонтов был фаталистом, т. е. он чувствовал постоянно, что умрёт молодым или в битвах с горцами, или на дуэли. Почти вся поэзия Лермонтова пронизана тоской, одиночеством, грустью, каким то вечно висящим над поэтом рОком. В этом стихотворении он обращается к своему собеседнику --сослуживцу, говорит, что ему уже мало осталось жить, что если он увидит его родных, пусть им расскажет, как он жил на чужбине. А жил он далеко от Родины почти всю свою короткую жизнь-на Кавказе. Передай родным, -просит поэт, -чтобы они не страдали, не переживали за него. А если кто спросит, как я умер, скажи, что честно воевал за царя и отечество и в бою был смертельно ранен пулей навылет и военные лекари не смогли его спасти. Сгрустью думает о родителях, уверен, что их уже нет в живых, а если кто и жив, придумай причину занятости на войне отсутствия им писем от него. Ипусть его не ждут. Сгрустью поэт пишет, что только грустит о молодой красивой соседке, но и она, наверно его забыла, давно они расстались, а вот ей-то и расскажи всю првду обо мне, пусть её пустое безразличное к нему сердце дрогнет, она немного поплачет да и забудет о нём. В стихотв. грустные ноты, много грустных эпитетов.