Авторские отношение к Гринёву можно понять по косвенным признакам, потому что речь в повести идёт от лица самого Гринёва. Конечно, автор рассказчику симпатизирует, хотя и вкладывает в его уста порой непестные для него характеристики, - например, когда он накричал на Савельича после проигрыша Зурину. Вместе с тем о подвигах своих Гринёв повествует спокойно, не прибегая к преувеличениям или самолюбования. Очевидно, что Гринёв пишет прямо и честно, и это является главным материалом авторского к нему отношения.
"Книгу книг Библию"
Возраст Библии приближается к трем тысячам лет.Рождались и умирали поколения,Библия сшивающая"лоскутки Вселенной",уходя-возвращается,умирая- возрождается.
На дне Алексей Максимович Горький
Человек может идти по жизни путем борьбы или путем смирения, каждый выбирает для себя сам. Но Горький показывает, что смирение Натальи приводит ее и Пепла, готового действовать, к трагедии.
Война и мир Лев Николаевич Толстой
Человек является неотъемлемой и очень важной частью Вселенной. В идеале он находится в постоянном развитии. В стремлении найти себя Безухов и Болконский преодолевают долгий и трудный путь, без ошибок им обойтись не удалось.
КогдаКогда в лугах покосы, то лучше не ловить рыбу на луговых озерах. Мы знали это, но все-таки пошли на Прорву.
Неприятности начались сейчас же за Чертовым мостом.
Разноцветные бабы копнили сено. Мы решили их обойти стороной, но бабы нас заметили.
– Куда, соколики? – закричали и захохотали бабы.– Кто удит, у того ничего не будет!
– На Прорву подались, верьте мне, бабочки! – крикнула высокая и худая вдова, прозванная Грушей-пророчицей.– Другой пути у них нету, у горемычных моих!
Бабы изводили нас все лето. Сколько бы мы ни наловили рыбы, они всегда говорили с жалостью:
– Ну что ж, на ушицу себе наловили – и то счастье. А мой Петька надысь десять карасей принес. И до чего гладких – прямо жир с хвоста каплет!
Мы знали, что Петька принес всего двух худых карасей, но молчали. С этим Петькой у нас были свои счеты: он срезал у Рувима английский крючок и выследил места, где мы прикармливали рыбу. За это Петьку, по рыболовным законам, полагалось вздуть, но мы его простили.
Когда мы выбрались в некошеные луга, бабы стихли.
Сладкий конский щавель хлестал нас по груди. Медуница пахла так сильно, что солнечный свет, затопивший рязанские дали, казался жидким медом. Мы дышали теплым воздухом трав, вокруг нас гулко жужжали шмели и трещали кузнечики.
Тусклым серебром шумели над головой листья столетних ив. От Прорвы тянуло запахом кувшинок и чистой холодной воды. Мы успокоились, закинули удочки, но неожиданно из лугов приплелся дед, по прозвищу «Десять процентов».
– Ну, как рыбка? – спросил он, щурясь на воду, сверкавшую от солнца.– Ловится?
Всем известно, что на рыбной ловле разговаривать нельзя. Дед сел, закурил махорку и начал разуваться. Он долго рассматривал рваный лапоть и шумно вздохнул:
– Изодрал лапти на покосе вконец. Не-ет, нынче клевать у вас не будет, нынче рыба заелась,– шут ее знает, какая ей насадка нужна.
Дед помолчал. У берега сонно закричала лягушка.
– Ишь стрекочет,– пробормотал дед и взглянул на небо.
Тусклый розовый дым висел над лугом. Сквозь этот дым просвечивала бледная синева, а над седыми ивами висело желтое солнце.
– Сухомень! – вздохнул дед.– Надо думать, к вечеру ха-а-роший дождь натянет.
<span>Мы молчали.</span>