Несется листок через лес, через реку, через деревню. Летит муравьишка - следующее предложение
Сборник очерков о развитии современного русского языка. Вот прям того самого, на котором мы с вами сейчас говорим, современней некуда. Невольно испытываешь радость узнавания, натыкаясь на заметки о словах, которые и сам постоянно употребляешь, не задумываясь особо об их смысле. Большую часть прочитал с удовольствием.
Да, интересно. Да, познавательно.
<span>Но: знаете, иногда так бывает, что книга вызывает какое-то внутреннее неприятие, неприязнь и к тексту, и к самому автору, совершенно не поддающееся осмыслению со стороны логики. В случае с книгой Максима Кронгауза именно так и случилось. </span>
Следует оговориться, что я не лингвист, не филолог, не "языковой пурист", и, вероятно, не имею никакого морального права критиковать профессора лингвистики. Особенно, учитывая то, что моя собственная грамотность прихрамывает, а словарный запас большей частью состоит из сленга, обсценной лексики и англицизмов. Но, увы, сидит глубоко во мне один противный товарищ, inner linguistic snob и grammar nazi в одном лице. Ничего не могу с собой поделать, и передаю микрофон этому въедливому созданию.
<span>От книги о языке я ожидаю прежде всего наглядного примера - красоты и легкости речи. Я ждал сочности и изящества, а получил топорный набор предложений, в котором разговорные клише сочетаются с псевдонаучными замудреностями. Автор постоянно повторяется. Половина абзацев - банальный copy-paste самого себя. И почему в книге, написанной человеком, безусловно знающим о языке больше, чем мы, так много опечаток? </span>
<span>Или, например, автор достаточно резко высказывается против безудержного заимствования слов, ужасаясь засилью "бьютиэдиторов" и "аккаунтменеджеров", а сам ни к селу, ни к городу постоянно использует кошмарное "спелчекер". Утомляют бесконечные ссылки на журнал "Афиша", и крайне бедный ряд словесных примеров. </span>
<span>На строках: </span>"Я перестаю слушать человека, если он вдруг произносит не слишком грамотное слово волнительный, но точно так же меня раздражает безупречное амбивалентный.". я понимаю, что мы просто слишком по-разному относимся к языку.
Что же, дорогой автор, я аналогично начинаю чувствовать раздражение после фразы:
Лучше писать, как в английском, с удвоенной согласной, просто потому, что это правило проще и порождает меньше ошибок. Итак, блог, но блоггер, трендсеттер и шоппинг
<span>То есть, книга, которая по идее должна открыть мне новые грани моего родного языка, недвусмысленно заявляет, что для того, чтобы правильно писать по-русски, я должен выучить английский. Феерия, дожили. </span>
<span>Очень хочется встряхнуть автора за шкирку и завопить: "Где твое чутье языка?!". Я буду с пеной у рта доказывать человечеству написание слова "блогер" с одной "г" и иже с ними. Потому что это не тупая калька с английского языка, а слово, пусть и заимствованное, но переработанное по нашим, родным правилам, намного более грамматически верное, чем буквонагромождение. предлагаемое господином Кронгаузом. И "Русский орфографический словарь РАН" со мной согласен, между прочим. </span>
<span>И последнее. Во вселенной автора слова "задрипанный, приятельница, посиделки, чаевничать" считаются устаревшими. Тут-то я полностью и успокоился. Мы с автором просто живем в разных мирах. И разговариваем на разных языках, по всей видимости.</span>
Все математики, с которыми мне приходилось встречаться в школе и после школы, были людьми неряшливыми, слабохарактерными и довольно гениальными.
Так что утверждение насчет того, что пифагоровы штаны якобы во все стороны равны, навряд ли абсолютно точно.
Возможно, у самого Пифагора так оно и было, но его последователи, наверно, об этом забыли и мало обращали внимания на свою внешность.
Его нельзя было назвать слабохарактерным, ни тем более неряшливым.
Он сразу же установил в нашем классе образцовую тишину.
Тишина стояла такая жуткая, что иногда директор испуганно распахивал дверь, потому что не мог понять, на месте мы или сбежали на стадион.
Стадион находился рядом со школьным двором и постоянно, особенно во время больших состязаний, мешал педагогическому процессу.
На самом деле нас нервировал не стадион, а комендант стадиона дядя Вася, который безошибочно нас узнавал, даже если мы были без книжек, и гнал нас оттуда со злостью, не угасающей с годами.
Все же директор наш напрасно боялся, что мы можем сбежать с урока математики.
Если мы вообще когда-нибудь и сбегали с урока, то это был, как правило, урок пения.