Задолго до революции, осенью 1908 году Александр Блок написал удивительное стихотворение под названием «Россия», которому суждено было стать пророческим. Примечательно, что заложенным в нем идеям сам поэт остался верен до самой смерти, считая, что война и смена политического строя не могут существенно повлиять на устои государства и менталитет людей – сильных, работящих и с должным уважением принимающих все то, что уготовила им судьба.
Александр Блок не питает иллюзий по поводу своей родины, считая, что во многих отношениях ей далеко до развитых западных стран. Поэтому свое стихотворение он начинает со строк о том, что в России, которая уже вступила в новый, 20 век, ничего не меняется. Вместо автомобиля – обычная повозка со стертыми шлеями в упряжке. И по-прежнему, как и во времена юности поэта, «вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи…». Автор видит всю убогость и нищету крестьянского быта, серые покосившиеся избы и угрюмых людей, которые озабочены лишь тем, как прокормить свои многочисленные семьи. Однако Александр Блок признается, что не испытывает жалости к своей стране, заведомо зная, что она и ее жители будут обмануты еще не раз. В этом он видит своего рода крест судьбы, от которого никуда не деться. Остается лишь смириться и нести его до самого конца, укрепляя свою веру в то, что когда-нибудь, возможно, жизнь изменится к лучшему.
У России, по мнению поэта, много слабостей, одной из которых является доверчивость и простота. Поэтому свою родину поэт сравнивает с обманутой женщиной, которая даже в самых сложных ситуациях не пропадет – «одной заботой боле – одной слезой река шумней». Однако главная сила России заключается в ее монументальности, ведь даже самые сильные потрясения не способны сломить ее традиции и устои, которые создавались веками. Эти тяжесть и неповоротливость уже неоднократно спасали страну от полного краха, надежно защищая как от внутренних, так и от внешних врагов. Однако Александр Блок понимает, что новая эпоха несет с собой перемены, проигнорировать которые Россия будет уже не в состоянии. Тем не менее, поэт очень надеется на то, что «невозможное возможно», и вместо хаоса и разрушений, которые ожидают Россию при смене общественно-политической формации, в стране воцарятся мир, равенство и справедливость......
Являясь настоящим королем пейзажной лирики, Афанасий Фет довольно редко затрагивал серьезные философские темы в своем раннем творчестве, так как не испытывал в этом душевной потребности. Однако к середине жизни, когда пришло время подводить промежуточные итоги, поэт стал задавать себе вопрос о том, для чего именно он живет. Четкого ответа у него не было, так как все те идеалы, к которым стремился Фет, к этому моменту уже оказались достигнутыми, не принеся ему морального удовлетворения. В активе у него были солидный капитал и нелюбимая жена, но при этом поэт не мог похвастаться душевным спокойствием, наличием близкого по духу человека и потомством, о котором стал мечтать в зрелом возрасте. Подобные размышления легли в основу глубоко личного и наполненного трагизмом стихотворения «Одинокий дуб», написанного в 1856 году.
На первый взгляд кажется, что это произведение представляет собой очередной великолепный образец пейзажной лирики. Ведь в центре произведения – старый вековой дуб, пленяющий своею мощью, благородством и красотой. Его окружает молодая поросль, которая нуждается в солнечном свете и тянется к небу. Однако могучие ветви дуба-старика заслоняют новые побеги от света. Поэтому поэт, обращаясь к дереву, вопрошает: «Зачем же тенью благотворной всё кружишь ты, старик упорный, по рубежам родной земли?».
Казалось бы, старому дубу действительно больше нечего ждать от этой жизни. Он получил все, о чем только мог мечтать, и теперь остается лишь уступить место молодым деревьям, которые так упрямо пробивают себе дорогу среди узловатых корней своего предка. Но старик не хочет умирать, так как еще «полон силой молодою» и готов соперничать с собственными внуками не только в мудрости, но и в мощи. Но вместо этого он лишь упорно сбрасывает листья по осени, которые разносятся ветром по всему лесу. Таким образом дерево посылает весточку своим потомкам о том, что «жив их пращур одинокий», исполненный благородства, силы и удивительной красоты.
В этом стихотворении Фет прибегает к аллегории, сравнивая самого себя со старым дубом. Поэт чувствует, что получил от жизни все, чего хотел, но при этом лишился самого главного – любви и семейного благополучия. Он точно так же, как и старый дуб, одинок, хотя и находится постоянно среди людей. Но это лишь усиливает ощущение собственной никчемности и бесполезности, которое у концу жизни поэта будет возведено в абсолют.
Характер и смысл книги Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», анализ которой нас интересует, — «писать не с плачем, а со смехом», веселя читателей. Пародируя ярмарочного зазывалу и обращаясь к «достославным пьяницам» и «досточтимым венерикам», автор тут же предостерегает читателей от «слишком скороспелого вывода, будто в этих книгах речь идет только о нелепостях, дурачествах и разных уморительных небывальщинах». Заявив о том, что в его сочинении царит «совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным, учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства», автор сразу же открещивается от попытки аллегорического прочтения романа. Тем самым Рабле на свой лад мистифицирует читателей — столь же разъясняет свои намерения, сколь и задает загадки: недаром история интерпретаций «Гаргантюа и Пантагрюэля» представляет собой причудливый ряд самых контрастных суждений. Специалисты ни в чем не сходятся в определении ни религиозных взглядов (атеист и вольнодумец — А. Лефран, ортодоксальный христианин — Л. Февр, сторонник реформаторов — П. Лакруа), ни политической позиции (пламенный сторонник короля — Р. Маришаль, протомарксист—А. Лефевр), ни авторского отношения к гуманистическим идеям и образам, в том числе существующим в его собственном романе (так, Телемское аббатство рассматривают то как программный эпизод желанной демократической утопии, то как пародию на такую утопию, то как в целом несвойственный Рабле придворно-гуманистический утопический образ), ни жанровой принадлежности «Гаргантюа и Пантагрюэля» (книгу определяют как роман, мениппею, хронику, сатирическое обозрение, философский памфлет, комическую эпопею и т.д.), ни роли и функции основных персонажей.
Объединяет их, пожалуй, лишь одно: обязательное дискуссионное сопряжение своего прочтения романа с бахтинской концепцией карнавальной природы раблезианского смеха. Мысль М.М. Бахтина о противостоянии поэтики романа Рабле официальной, серьезной литературе и культуре эпохи довольно часто истолковывается как недооценка ученым причастности писателя к высокой книжной гуманистической традиции, между тем как речь идет об определении индивидуального, неповторимого места Рабле в этой традиции — одновременно внутри и вне ее, над ней, в каком-то смысле даже напротив нее. Именно такое понимание объясняет парадоксальное сочетание программности и пародийности знаменитых эпизодов гуманистического обучения Гаргантюа, наставления Пантагрюэля его отцом, Телемского аббатства и многих других. Чрезвычайно важным в этом аспекте представляется замечание Бахтина по поводу отношения Рабле к одному из важнейших течений гуманистической философии его времени: «Рабле отлично понимал новизну того типа серьезности и возвышенности, который внесли в литературу и философию платоники его эпохи <...> Однако он и ее не считал способной пройти через горнило смеха, не сгорев в нем до конца».