Когда весь день бездельничаешь, то тебе становится нудно и скучно. Тем самым весь день ты проводишь без дела до вечера.
<span>Художника Чарткова поначалу мы встречаем в тот момент его жизни,
когда он с юношеской пылкостью любит высоту гения Рафаэля, Микеланджело,
Корреджио и презирает ремесленные подделки, заменяющие искусство
обывателю. Увидев в лавке странный портрет старика с пронзительными
глазами, он готов отдать за него последний двугривенный. Нищета не
отнимает у него способности видеть красоту жизни и с увлечением работать
над своими этюдами. Но как только деньги, чудом выпавшие из
рамы портрета, дают Чарткову возможность вести рассеянную светскую
жизнь, богатство и слава, а не искусство
становятся его кумиром. Своим успехом Чартков обязан тем, что рисуя
портрет светской барышни, который выходил у него скверным, он смог
опереться на бескорыстное произведение таланта - рисунок Психеи, где
слышалась мечта об идеальном существе. Но идеал был не живым и, только
соединившись с впечатлениями реальной жизни, стал притягателен, а
реальная жизнь обрела значительность идеала. Однако Чартков солгал,
придав незначительной девице облик Психеи. он
изменил чистоте искусства. И талант стал покидать Чарткова.
Гоголь пишет повесть о
том, что художник, как и все люди, подвержен соблазну зла и губит себя и
талант. Талант, не
реализованный в подлинном искусстве, талант, расставшийся с добром,
становится разрушителен для личности.
Чартков, ради успеха
уступивший истину благообразию, перестает ощущать жизнь в ее
многоцветности, изменчивости, трепете. Его портреты утешают заказчиков,
но не живут, они не раскрывают, а закрывают личность, натуру. И несмотря
на славу модного живописца, Чартков чувствует, что он не имеет никакого
отношения к настоящему искусству. Замечательная картина художника,
усовершенствовавшегося в Италии, вызвала в Чарткове потрясение.
</span>
Ответ:
Древнегреческий миф Прометей добывает людям огонь. Не мог Прометей спокойно смотреть, как мучаются люди, и решил дать им огонь вопреки воле Зевса. Явился он однажды на Олимп, опираясь на дорожный посох. Никто не обратил внимания на этот посох, и напрасно: был он изнутри пустым. Прометей незаметно наложил в него угольков из божественного очага и отнес на землю. Вновь у людей был огонь! Перестали они бояться тьмы и холода, весело затрещали дрова в очагах домов, зажглись в горах пастушеские костры. Понял Зевс, что Прометей опять перехитрил его.
Благородный разбойник превращается в несчастного любовника; несчастного при любом исходе событий — брак с лесным атаманом не сулит возлюбленной ничего, кроме тревоги, испытаний и — в каком-то смысле — позора. Его счастье равносильно ее несчастью, и наоборот, а счастья друг без друга они не мыслят. Потому-то, когда Марья Кириловна, сосватанная за старого утонченно-сластолюбивого князя Верейского, просит ее похитить, Д. — чья мечта исполняется! — закрывает глаза руками и, кажется, задыхается от невидимых слез ужаса. И при этом — в его сердце все равно «нет места ненависти» ; по самоощущению он не атаман, не народный мститель, он — дворянин, он — человек. Зато социальная жизнь, обрекающая его, — бесчеловечна.
<span>В том-то и состоит истинная трагедия Д. , в том-то и заключена истинная вина Троекурова, что честный русский дворянин, романически привязанный к отцу, к дому, к мысли о семье, поставлен в положение, из которого вообще нет выхода. (Кистеневская роща — это уход, а не выход. ) Беспросветная нищета равнозначна социальному самоубийству; подчинение троекуровскому самодурству равнозначно потере дворянского (оно же человеческое) достоинства; бунт, во-первых, лишает надежды на счастье, во-вторых, не может быть до конца благородным.</span>