В США во время гражданской войны пятеро северян и собака бегут из взятого южанами Ричмонда на воздушном шаре. Буря выбрасывает на берег необитаемого острова .Сайрес Смит, талантливый инженер и учёный помогает нашим путешественникам выжить не зная нужды в сложном мире использую законы физики химии и природы.
На оствове их ожидает встреча с Аэртоном ( вспоминаем Дети капитана Гранта) и капитана Немо ( 20тыс лье под водой)
Во время гибели острова наши коллнисты спасаются на его обломках , через небольшой промежуток времени их спасает яхта Дункан.Как потом обнаруживается, капитан Немо, когда ещё бот был в сохранности, сплавал на нем на Табор и оставил записку.
Вернувшись в Америку, на драгоценности, подаренные капитаном Немо, друзья покупают участок земли и живут на нем так же, как жили на острове.
Произведение Летучий корабль о трубочисте который был влюблён в девушку а ее отец был против свадьбы с этим трубочистом вот и трубочист встретил Водянова он ему сказал смастерить Летучий Корабль корабль Корабль корабль остался м паренек точнее который за которого хотела дочку принцессу то есть Вот ты тот паренек он забрал корабль и улетел куда-то улетел улетел немножечко Ну и его частицы в конце концов Трубочист и девушка долго и счастливо конец
ВЫБЕРИ ТОЛЬКО НУЖНОЕ !!!! Все языки, являясь откровением Божества, пожелавшего заглянуть в человеческое, прекрасны, первоисточны, самоценны, единственны, а в здешней, изношенной, бледно-солнечной части Земли, что зовётся Европой и давно забыла, как журчат подземные ключи, самый богатый, и самый могучий, и самый полногласный, конечно же, русский язык» [1, с. 348]. Так писал о своём родном языке К.Д. Бальмонт в статье «Русский язык. Воля как основа творчества», опубликованной в 1924 году в Париже. Известный не только как поэт, прозаик, литературный критик, но и как переводчик более чем с 20-и языков, Бальмонт имел основания для такого заявления. Необыкновенная филологическая одарённость Бальмонта бесспорна, хотя он не был теоретиком-лингвистом. «Я не анатом русского языка, я только любовник русской речи», – определяет он в той же статье [1, с. 349]. Чувством языка и поэтическим складом натуры прежде всего объясняется его восприятие языковой сути как духовного явления, выраженного в живом строе: в семантике слов, их взаимодейственной связи, звучании. В статье «Без русла», тоскуя по родине, он пишет: «Там везде говорят по-русски; это язык моего отца и моей матери, это язык моей няни, моей первой любви, почти всех моих Любовей, почти всех мгновений моей жизни, которые вошли в моё прошлое как неотъемлемое свойство, как основа моей личности» [1, с. 275].
Он считает, что в каждом языке есть слова, с которыми органично связан «ряд образов, исчерпывающих и выразительных» [1, с. 309]. Сущностный характер языка, по Бальмонту, проявляется уже в его звучании, отражающем внутренний склад самого народа. «Какие они длинные, тягучие, ворожащие, внушающе-певучие – исконные русские слова», – удивляется поэт [1, с. 350]. В ряду таких слов приводятся и русские, и старославянские, глубинно связанные с историей народа, с православием: «Богопочитание. Благословение. Славословие мирозданию. <…> Междоусобица. Покаяние. Откровение. <…> Родимый мой батюшка. Родимая матушка» [1, с. 350].
(Лишь малая часть стихотворений в книге не подпадает под эти темы Но их необычность, их динамика делает их чрезвычайно интересными Например, цикл «Деревья», «Облака», «Окно» -.. С их своеобразной героико-фонетической мифологизацией видимого мира - иного вообще не существует для Цветаевой. Здесь же примечательно стихотворение «Плач цыганки по графу Зубову».)
И вот однажды мне пришлось поехать не в деревню, а на юг, в санаторий, отдыхать, на прекрасный юг с его жарой, декоративными пальмами и душными бархатными ночами, где нет ни горького запаха кашии на полянах, ни холодных лесных озер, в которых на закатах бьют хвостами пудовые щуки.
Здесь мне нравится и пленяет только море. Это удивительное зрелище. Утром оно лиловое, гладкое как стекло, над ним подымается легкий парок; днем оно ослепительно нежное, синее, вечером быстро темнеет, на горизонте подолгу пылают огромные пожары и тают дымки пароходов, уходящих в этот огненный закат.
Однако мне было скучно на юге, не хватало тут северных лесов, и был я точно одинок без них. И никак не работалось.
Однажды утром я встал в плохом настроении. Вся палата была залита горячим солнцем, слабый ветерок играл белой занавеской на балконе. Я долго валялся в постели и смотрел на мольберт: вчера начал писать вечернее море. Но этот этюд мне совсем не понравился в то утро, я закурил и подумал сердито: "Надо уезжать, это безобразие!"
Вдруг я услышал будто шелест крыльев, и показалось: что-то черное взъерошенным комом упало за тюлевой занавеской балкона.
Я удивился и вышел на балкон. На перилах сидела нахохлившаяся ворона и одним глазом смело и внимательно поглядывала на меня. С какой целью она прилетела сюда, было неизвестно. Внизу зеленел санаторный парк, пальмы и кипарисы, за ними - море и пляж, усыпанный телами загорающих: везде был солнечный простор.
- Ты зачем? - сказал я, но ворона ничуть не испугалась моего голоса, взглянула любопытно другим глазом и, кивнув мне, произнесла, вроде знакомясь; "Кла-ра!"
Тогда я усмехнулся, подошел ближе, ворона продолжала сидеть на перилах, только опять нагнула голову; и я, протянув руку, погладил ее.
- Ишь ты! - сказал я. - Ты откуда?
"Кла-ра!" - несколько уже недовольно повторила ворона и нетерпеливо тряхнула хвостом. Я засмеялся, указал на дверь и пригласил ее:
- А ну заходи ко мне, если ты не боишься.
Не успел я это сказать, как ворона спрыгнула с перил, отодвинула клювом занавеску и вошла в комнату, стуча по паркету когтями. Я был окончательно удивлен. Паркет оказался так гладко натерт, что ворона, спеша войти, неожиданно поскользнулась, но сейчас же подперлась своим хвостом, как палкой, снова пробормотала с неудовольствием: "Кла-ра!"
Я сразу догадался, что мне надо делать: быстро взял в ванной мыльницу, сполоснул, поставил ее на пол, накрошил хлеба, потом налил туда молока. Глядя на мои приготовления, ворона все с нетерпением трясла хвостом, а раз довольно сердито стукнула клювом по мухе, которая села на пол рядом с мыльницей.
- Ну ешь! - весело сказал я и при этом отошел в сторону, чтобы она не стеснялась. Ворона подошла к мыльнице и стала так мотать в клюве хлеб, что во все стороны полетели брызги молока.
- Как тебя звать? - спросил я.
"Кла-ра!" - ответила ворона с полным клювом хлеба и посмотрела на меня презрительно, точно говоря: "Будто и не знаешь!"
- А, Клара! - обрадованно сказал я, но больше вопросов не задавал, сед на стул и начал наблюдать.