Отделкой золотой блистает мой кинжал;
<span>Клинок надежный, без порока; </span>
<span>Булат его хранит таинственный закал - </span>
<span>Наследье бранного востока. </span>
<span>Наезднику в горах служил он много лет, </span>
<span>Не зная платы за услугу; </span>
<span>Не по одной груди провел он страшный след </span>
<span>И не одну порвал кольчугу. </span>
<span>Забавы он делил послушнее раба, </span>
<span>Звенел в ответ речам обидным. </span>
<span>В те дни была б ему богатая резьба </span>
<span>Нарядом чуждым и обидным. </span>
<span>Он взят за Тереком отважным казаком </span>
<span>На хладном трупе господина, </span>
<span>И долго он лежал заброшенный потом </span>
<span>В походной лавке армянина. </span>
<span>Теперь родных ножон, избитых на войне, </span>
<span>Лишен героя спутник бедный, </span>
<span>Игрушкой золотой он блещет на стене - </span>
<span>Увы, бесславный и безвредный! </span>
<span>Никто привычною, заботливой рукой </span>
<span>Его не чистит, не ласкает, </span>
<span>И надписи его, молясь с зарей, </span>
<span>Никто с усердьем не читает.. . </span>
<span>В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, </span>
<span>Свое утратил назначенье, </span>
<span>На злато променяв ту власть, котрой свет </span>
<span>Внимал в немом благоговенье? </span>
<span>Бывало, мерный звук твоих могучих слов </span>
<span>Воспламенял бойца для битвы, </span>
<span>Он нужен был толпе, как чаша для пиров, </span>
<span>Как фимиам в часы молитвы. </span>
<span>Твой стих, как божий дух, носился над толпой </span>
<span>И, отзыв мыслей благородных, </span>
<span>Звучал, как колокол на башне вечевой </span>
<span>Во дни торжеств и бед народных. </span>
<span>Но скучен нам простой и гордый твой язык, </span>
<span>Нас тешат блестки и обманы; </span>
<span>Как ветхая краса, наш ветхий мир привык </span>
<span>Морщины прятать под румяны.. . </span>
<span>Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк! </span>
<span>Иль никогда, на голос мщенья, </span>
<span>Из золотых ножон не вырвешь свой клинок, </span>
<span>Покрытый ржавчиной презренья?..</span>
Древне русские жители раньше писали на исторической бумаге. Раньше они не продавали вещи за деньги а менялись вещами. Древне русские жители раньше работали на богатых.
У писателя Александра Степановича Грина был в тихом Старом Крыму невзрачный пёсик-дворняга Тобик. Пёсика этого вся улица, где жил Грин, несправедливо считала дураком.Когда соседской цепной собаке – лохматому Жоре – хозяйка выносила миску с похлёбкой, Тобик продирался в соседский двор через лаз в заборе, но к миске не подходил, страшась предостерегающего Жориного рыка.Тобик останавливался в нескольких шагах от Жоры, но так, чтобы тот не мог его достать, становился перед Жорой на задние лапки и «служил» долго и терпеливо.Так он привык выпрашивать кусочки еды у людей. Но Жора не давал ему даже понюхать похлёбки.За это стояние на задних лапках перед такой же собакой, как и он сам, люди считали Тобика дураком: зря, мол, старается.Точно так же Тобик выпрашивал кусочки еды у самого Грина, и всякий раз удачно. Хозяин был молчаливый и очень добрый человек. Обращаясь к Тобику, он говорил ему: «Дружище!»Косясь на Тобика, Жора рычал и давился. Он торопливо лакал похлёбку, а глаза у Тобика мутнели от тоски напрасного ожидания. Иной раз даже слёзы появлялись у него на глазах, когда Жора кончал есть похлёбку и тщательно, до блеска вылизывал пустую миску. После этого Жора ещё долго обнюхивал землю вокруг миски – не завалилась ли там какая-нибудь косточка.– Ну и дурак ваш Тобик, – злорадно говорили Грину соседи – Нет никакого соображения у этой собаки.На это Грин спокойно отвечал соседям:– Не дурак, а просто умная и вежливая собака.В спокойствии гриновского голоса слышался нарастающий гнев, и соседи, всю жизнь привыкшие лезть в чужие дела, уходили, пожимая плечами, – лучше подальше от этого человека.Я увидел Тобика после смерти Грина. Он ослеп, как говорили, от старости. Он сидел на пороге глинобитного белого дома, в котором умер Грин, и солнце отражалось в его жёлтых беспомощных глазах. Услышав, как скрипнула за мной калитка, он встал, неуверенно подошёл ко мне, ткнулся холодным носом в ноги и замер. Только старый и пушистый его хвост помахивал из стороны в сторону и поднимал белую известковую крымскую пыль.– Давно он ослеп? – спросил я.– Да после смерти хозяина. Всё тоскует, всё ждёт.Я ожидал, что ответ будет именно таким, так как знал давно, что единственные живые существа на земле, которые умирают от разлуки с человеком, – это собаки.Только один раз за всю жизнь я видел действительно глупую собаку. Это было под Москвой в дачной местности Переделкино. Молодой рыжий сеттер лаял на шишки, падавшие с вершин сосен. Дул сильный, порывистый ветер, и чем сильнее он дул, тем всё чаще падали шишки и тем всё больше разъярялся сеттер. Он свирепо гонялся за шишками, грыз их, мотал головой и отплёвывался. Потом он выбежал за забор дачи в чистое поле, где не было сосен и вообще никаких деревьев и никакие шишки не падали. Он сел среди поля, начал лаять на небо и лаял до рассвета, пока не охрип. По мнению одного поэта – знатока астрономии, он лаял на созвездие Малой Медведицы. Очевидно, он полагал, что все шишки сыплются из этого созвездия.Выражение «собака – друг человека» безнадёжно устарело. У нас нет ещё слова, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум – все те великолепные качества, какими обладает собака. Я точно знаю, что человек, избивающий или мучающий собаку, – отпетый негодяй, даже если собака его за это простила.Не знаю, как вы, а я испытываю величайшую нежность к собакам за их ласковость, за бурные проявления радости и обиды. Невозможно удержаться от смеха, когда видишь, как какой-нибудь Бобик бешено мчится со всех ног, чтобы догнать и облаять самое ненавистное для него изобретение человека – обыкновенное велосипедное колесо.<span>Любите собак. Не давайте их никому в обиду. Они ответят вам троекратной любовью.</span>