Люди боятся не столько самой смерти, сколько той неизвестности, которую для нас таит этот принципиально таинственный феномен (таинственный по отношению к тому, что происходит с нашим сознанием).
Эпикур как-то сказал "Самое страшное из зол — смерть — не имеет к нам никакого отношения, так как, пока мы существуем, смерть ещё отсутствует; когда же она приходит, мы уже не существуем". Даже если мы будем истолковывать смерть как переход - этот афоризм всё ещё будет уместен.
Да - разумеется, можно трактовать смерть биологически, редукционистски. Но мы по-прежнему не сможем сказать, что в настоящий момент переживает тот, кто отошёл в мир иной. Любая попытка сказать в этом нечто принципиально-однозн<wbr />ачное обречена на провал - нет феноменальной представленности сознания этого конкретного человека. Все наши страхи связаны с тем принципиальным противоречием, на которые наталкивается наш разум, стремясь ответить в духе конечности на любой из таких принципиально антиномических вопросов - таких, на которые возможно несколько альтернативных ответов.
Возможно, наш страх смерти тесно соседствует с другим чувством - печалью утраты, печалью и скорбью по поводу упущенных в жизни возможностей. Если бы человек сумел прожить насыщенную, полную смысла, жизнь - его страх смерти, его отчаяние не было бы столь сильно. Да - принципиальный трагизм и драматизм, и острота, неразрешимость, неразгаданность вопроса остались бы, но это был бы трагизм более высокого уровня.
По сути, любое наше страдание и наша радость происходят именно из-за сознания того, есть ли смысл, осмысленность и какая-то ценность в наших действиях, в наших поступках - или же это всё напрочь лишено смысла, и в конечном счёте обрывается абсолютным ничто. Американский писатель Сол Беллоу прекрасно выразился по этому поводу: "Смерть — это зачернённая сторона зеркала, без которой мы бы ничего не увидели." Парадоксальный афоризм. Но, возможно, смерть выполняет ту же самую функцию, что и тень относительно света. В любом случае, выбор - мировоззренческий выбор - будет за самим человеком. Как говаривал Ансельм Кентерберийский, "Нет ничего вернее смерти и ничего более сомнительного, чем её час". Я полагаю, что с биологической смертью никакого обрыва сознания не происходит. То есть, я не свожу сознание к простой функции нашего тела и нашего мозга, и считаю что взаимосвязь сознания и материи несколько сложнее, нежели когда-то настаивали вульгарные материалисты XIX века.
Знание того, что все люди смертны, отсылает нас к вечным философским вопросам, побуждает размышлять о вечных философских вопросах. Мне иногда кажется, что если бы нам было наверняка известно, что смерти нет (именно как однозначный и точный факт), и что человек будет продолжать строить свою биографию и после смерти - я думаю, общество, люди, были бы ещё более легкомысленны, поверхностны, нежели сейчас. Тысячи людей, заручившись "бессмертием", нашли бы миллион причин для того, что всё это их бессмертие лишено смысла - а, значит, скучно, пресно, неинтересно - страшная дурная бесконечность. Тысячи людей, зная что они бессмертны, ещё более резво отбросили бы идею какого-то хоть малейшего духовного, интеллектуального, культурного самосовершенствовани<wbr />я, тысячи людей не смогли бы распорядиться этим самым даром своего бессмертия - и их бессмертие встало бы им поперёк горла, превратившись в адские муки вечной бессмысленности, дурной бесконечности. Их дар бессмертия превратился бы в проклятие, потому что, увы, многие люди склонны обесценивать всё и вся, полагая мир и жизнь бессмысленной, находя "смыслы" только в утилитарно-практичес<wbr />ких вопросах (а выход из всего этого заключён как раз в нахождении творческих смыслов, к попытке творческого осмысления жизни, творческой в широком понимании). Поэтому, сам человек решает, будет ли осознание его смертности ко благу.