<span>Алтын - три копейки
Ажно - так что<span>
Азовка - мифическое существо</span><span>
Аксамит - бархат</span>
<span>Бабайка - большое весло, прикрепленное к лодке
</span><span>Бает - говорит, рассказывает
</span>Байдак - речное судно с одним большим парусом
Вестимо - конечно, само собой разумеется
Ветошка - тряпочка
Горница - комната<span>
Гребля - узкая плотина на реке</span>
Ества - кушанья, еда
<span>Жбан - кувшин с крышкой
</span>Жемчуг бурмицкий (бурмитский) - крупный и круглый жемчуг
<span>Империал - золотая монета
</span>Инда - даже, так что
Лытать - уклоняться от дела, отлынивать<span>
Лытка - часть ноги ниже колена</span>
</span>
<span>Предпочитаю первоисточник:
"...Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.
Раз в начале осени Кирила Петрович собирался в отъезжее поле....
Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая. Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе не нравится?» — «Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее». Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кирилу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить. Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил.
Возвратясь с гостями со псарного двора, Кирила Петрович сел ужинать и тогда только, не видя Дубровского, хватился о нем. Люди отвечали, что Андрей Гаврилович уехал домой. Троекуров велел тотчас его догнать и воротить непременно. Отроду не выезжал он на охоту без Дубровского, опытного и тонкого ценителя псовых достоинств и безошибочного решителя всевозможных охотничьих споров. Слуга, поскакавший за ним, воротился, как еще сидели за столом, и доложил своему господину, что, дескать, Андрей Гаврилович не послушался и не хотел воротиться. Кирила Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками, осердился и вторично послал того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас же не приедет ночевать в Покровское, то он, Троекуров, с ним навеки рассорится. Слуга снова поскакал, Кирила Петрович встал из-за стола, отпустил гостей и отправился спать.
На другой день первый вопрос его был: здесь ли Андрей Гаврилович? Вместо ответа ему подали письмо, сложенное треугольником; Кирила Петрович приказал своему писарю читать его вслух и услышал следующее:
«Государь мой премилостивый,
Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете Вы мне псаря Парамошку с повинною; а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от Ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю, потому что я не шут, а старинный дворянин. За сим остаюсь покорным ко услугам
Андрей Дубровский».
По нынешним понятиям об этикете письмо сие было бы весьма неприличным, но оно рассердило Кирила Петровича не странным слогом и расположением, но только своею сущностью: «Как, — загремел Троекуров, вскочив с постели босой, — высылать к ему моих людей с повинной, он волен их миловать, наказывать! да что он в самом деле задумал; да знает ли он, с кем связывается? Вот я ж его... Наплачется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова!» </span>
Карел Чапек (1890−1938) — чешский драматург, романист и эссеист.
Он более известен как автор двух блестящих сатирических пьес -«Россумские универсальные роботы» (R.U.R. Rossum’s Universal Robots, 1921), принесшая словесных роботов в английский язык, и «Из жизни насекомых» (The Insect Play, 1921), написанная с его братом Йозефом. Эти пьесы воплощают критику Чапека технологических и материалистических излишеств.
В других его пьесах, например, «Средство Макрополуса» (The Makropoulos Secret, 1923) высмеивается человеческие поиски бессмертия и сильное желание получить титаническую силу. Яначек использовал это произведение в качестве основы для своей оперы «Makropoulos Affair» (1925).
Три тома его разговоров с Томасом Г. Масарик (1928−35) формируют его политическую биографию.
Произведение Чапека «Сила и слава» (Power and Glory, 1937) осуждает тоталитаризм и войну. Он также писал очерки путешественника, романсы, например, «Кракатит» (Krakatit, 1924), эссе и короткие рассказы.
В биографии Карела Чапека три философских романа «Гордубал» (Hordubal, 1934), «Метеор» (Meteor, 1934), а также «Обыкновенная жизнь» (An Ordinary Life, 1935) носят глубокий и даже мистический характер. Отличаясь от других его работ, они представляют собой лучшие образцы произведений Чапека.