Ответ:
привет если я не ошибаюсь
Карме́н-сюи́та — одноактный балет хореографа Альберто Алонсо, поставленный на основе оперы Жоржа Бизе «Кармен» (1875), оркестрованной специально для этой постановки композитором Родионом Щедриным (1967, музыкальный материал был существенно перекомпонован, сжат и заново аранжирован для оркестра из струнных и ударных без духовых). Либретто балета по мотивам новеллы Проспера Мериме написал его постановщик, Альберто Алонсо.
Премьера спектакля состоялась 20 апреля 1967 года на сцене Большого театра в Москве (Кармен — Майя Плисецкая). 1 августа того же года премьера балета состоялась в Гаване, в Кубинском национальном балете[en] (Кармен — Алисия Алонсо)[1].
В центре балета — трагическая судьба цыганки Кармен и полюбившего её солдата Хозе, которого Кармен покидает ради молодого Тореро. Взаимоотношения героев и гибель Кармен от руки Хозе предопределены Роком. Таким образом, история Кармен (в сравнении с литературным первоисточником и оперой Бизе) решена в символическом плане, что усилено единством места действия (площадка корриды)[2].
Майя Плисецкая обратилась к Дмитрию Шостаковичу с просьбой о написании музыки к «Кармен», но композитор отказался, не желая, по его словам, конкурировать с Жоржем Бизе. Затем она просила об этом Арама Хачатуряна, но вновь получила отказ. Ей посоветовали обратиться к её мужу, Родиону Щедрину, также композитору.
— Делайте на Бизе! — сказал Алонсо … Сроки поджимали, музыка была нужна «уже вчера». Тогда Щедрин, который в совершенстве владел профессией оркестровки, существенно перекомпоновал музыкальный материал оперы Бизе[3]. Репетиции начались под рояль. Музыка к балету состояла из мелодичных фрагментов оперы «Кармен» и сюиты «Арлезианка[en]» Жоржа Бизе. Партитуре Щедрина особый характер придавали ударные инструменты, различные барабаны и колокола
Порядок музыкальных номеров в транскрипции Родиона Щедрина:
Вступление
Танец
Первое интермеццо
Развод караула
Выход Кармен и хабанера
Сцена
Второе интермеццо
Болеро
Тореро
Тореро и Кармен
Адажио
Гадание
Финал
В конце 1966 года в Москву приехал на гастроли кубинский национальный балет (исп. Ballet Nacional de Cuba). Рахиль Мессерер мечтала о новом развитии самобытного таланта дочери Майи Плисецкой, характерное дарование которой могло понравиться Альберто Алонсо. Она договорилась о встрече, и Майя приехала на спектакль. За кулисами Альберто обещал вернуться с готовым либретто, если к сроку придёт официальное приглашение от советского министерства культуры. В этот период Майя получила Ленинскую премию совсем не за балетную партию персидки в опере «Хованщина»[4]. Она убедила министра культуры Екатерину Фурцеву пригласить Альберто для постановки балета «Кармен», в замыслах которого уже был образ свободолюбивой испанской цыганки, который он примерял на жену своего брата Алисию Алонсо. Екатерина Алексеевна помогла организовать это событие:
«— Одноактный балет на сорок минут в стиле праздника испанского танца, как „Дон Кихот“, верно?. Это может укрепить советско-кубинскую дружбу».
Альберто помнил несколько слов по-русски со времён своей молодости, когда он танцевал в русском балете Монте-Карло. Он приступил к репетициям своего балета, версии «для советской сцены». Спектакль был приготовлен в рекордно короткие сроки, не поспевали мастерские, костюмы дошили к утру премьерного дня. На генеральную репетицию (она же оркестровая, световая и монтировочная) на основной сцене выделили всего один день. Словом, балет делался в суетной спешке.
Мировая премьера состоялась 20 апреля 1967 года в Большом театре (художник-постановщик Борис Мессерер, дирижёр Г. Н. Рождественский). В спектакле участвовали Майя Плисецкая (Кармен), Николай Фадеечев (Хозе), Сергей Радченко (Тореро), Александр Лавренюк (Коррехидор), Наталия Касаткина (Рок). При этом крайне страстный и не чуждый эротизма характер постановки вызвал у советского руководства неприятие, и в СССР балет Алонсо шёл в цензурированном виде. По воспоминаниям Майи Плисецкой:
советская власть пустила в театр Алонсо только потому, что он был «свой», с острова Свободы, но этот «островитянин» как раз взял и поставил спектакль не только о любовных страстях, но и о том, что нет на свете ничего выше свободы. И, конечно, этому балету так здорово досталось не только за эротику и мою «ходьбу» всей стопой, но и за политику, которая явственно в нём проглядывала.[5]