Да, смотря какая более старая да.
Александр Порфирьевич Бородин родился в Санкт-Петербурге 31 октября<span> (</span>12 ноября) 1833<span> от внебрачной связи 62-летнего грузинского князя из </span>Имеретии<span> Луки Степановича Гедианова (Гедеванишвили)</span>[3]<span> (1772—1840) и 25-летней Авдотьи Константиновны Антоновой (1808—1876) и при рождении был записан сыном крепостного слуги князя — Порфирия Ионовича Бородина и его жены Татьяны Григорьевны. До 8 лет мальчик являлся </span>крепостным своего отца<span>, который перед смертью в 1840 году дал сыну вольную и купил четырёхэтажный дом для него и Авдотьи Константиновны, выданной замуж за военного врача Клейнеке. В первой половине </span>XIX века<span> внебрачные связи не афишировались, поэтому имена родителей скрывались, и </span>незаконнорождённого<span> мальчика представляли как </span>племянника<span> Авдотьи Константиновны</span>[4][5]<span>.</span><span>Когда думаешь о судьбе А. П. Бородина, все время удивляешься удачной судьбе незаконнорожденных детей
</span>
Там, где нас нет - горит снег. Где нас нет - море и бессоница. Где нас нет - сон, как малахитовый браслет. Где нас нет? На Лебединых островах! Где нас нет! Услышь меня и вытащи из снега. Веди в сон , вымощенный золотом. Во сне я вижу дали иноземные, Где милосердие правит, где берега кисельные.
Композитор Эдвард Григ проводил осень
в лесах около Бергена.
«Я напишу музыку, – решил Григ. – На
заглавном листе я прикажу
напечатать: «Дагни Педерсен –
дочери лесника Хагерупа Педерсена,
когда ей исполнится восемнадцать
лет».
Рояль мог петь обо всем – о порыве
человеческого духа к великому и о
любви. Белые и черные клавиши,
убегая из-под крепких пальцев Грига,
тосковали, смеялись, гремели бурей и
гневом и вдруг сразу смолкали.
Тогда в тишине еще долго звучала
только одна маленькая струна, будто
это плакала Золушка, обиженная
сестрами.
Григ писал музыку для Дагни
Педерсен больше месяца.
Невозможно, конечно, передать
музыку словами, как бы ни был богат
наш язык.
Нильс против этого не спорил. «Музыка, –
сказал он, – это зеркало гения».
Нильс любил выражаться возвышенно и
туманно. О Дагни он говорил, что она похожа
на первый аккорд увертюры.
Дагни впервые слушала симфоническую
музыку. Она произвела на нее странное
действие. Все переливы и громы оркестра
вызывали у Дагни множество картин, похожих
на сны.
Мелодия росла, подымалась, бушевала,
как ветер, неслась по вершинам деревьев,
срывала листья, качала траву, била в лицо
прохладными брызгами. Дагни почувствовала
порыв воздуха, исходивший от музыки, и
заставила себя успокоиться.
Это был Эдвард Григ, волшебник и великий музыкант!
Музыка стихла. Сначала медленно, потом
все разрастаясь, загремели аплодисменты.
Это танец польского происхождения