<span>Гроза ширилась и наступала на нас. Не успели мы
оглянуться, как туча, почти не двигающаяся, казалось, с самого горизонта,
неожиданно оказалась перед нами. Вот блеснула огненная нить, и густой смешанный
лес, через который мы пробирались, мгновенно озаряется зловещим светом кроваво-красного
пламени. Сразу же обиженно пророкотал гром, еще нерешительный, но как будто
тревожный и угрожающий, и тотчас же по листьям забарабанили капли дождя.
Вряд
ли знает грозу человек, не встречавшийся с нею в лесу. Мы бросились искать
убежище, пока ливень не пустился вовсю. Но было уже поздно: дождь хлынул на нас
бешеными, неукротимыми потоками. Оглушительно грохотал гром, а молнии, </span><span>не переставая вспыхивать серебряными отблесками, только ослепляли.</span> Лишь на какую-то долю секунды можно было рассмотреть почти непроходимые
заросли, тоже затопленные водой, и крупные листья, обвешанные маслянистыми
каплями.
Скоро мы поняли, что, как бы мы ни старались, мы так и
останемся совершенно не защищенными от дождя. Но вот небо медленно очищается от
туч, и мы, несмотря на слякоть, продолжаем идти по путаной тропинке, которая проводит нас на малоезженую
дорогу.
Мы проходим мимо невысокой, но стройной лиственницы и видим обещанную нам избушку лесника. Приветливый
старик разжигает
печурку, ставит на стол топленое молоко, печенную в золе картошку, сушенные на
солнце ягоды.
В продолжение дня дождь лил как
из ведра, но впоследствии погода прояснилась. Начинался чудесный безветренный
вечер.
• Мои санки быстро едут:
Я лечу, как на торпеде.
Вот окончился полёт:
Приземлился я в ... (сугроб).
• Двор на двор игра идёт,
Ребятня встаёт на ... (лёд)...
• Все болеют за друзей,
Все кричат: `Ну, бей же, бей!
Шайбу! Шайбу! Мчись скорей!
Быстрая игра - ... (хоккей)!
<span>Кудри завивай, да про дело не забывай.
Не будь складен, да будь ладен.
Береги одежку снову, а честь - смолоду.
Береги нос в большой мороз.
Бойся тестя богатого, как черта рогатого</span>
Яркий стиль произведения, датированного 1917 г., восходит к фольклорно-былинным источникам. По тем же принципам смоделирован образ лебедушки, занимающий центральное место в стихотворении. Идеальная мать, окружившая детей нежностью и заботой, пекущаяся о безопасности потомства даже на краю гибели, — символика образа белоснежной птицы трактуется в рамках традиционных мифологических установок.
Живописная картина «красной зорюшки» открывает стихотворение. Каждая из ее частей олицетворена: сосны наряжаются, камыши шепчутся, а сама зорька рассыпает «огоньки-лучи», преображающие темный ночной пейзаж. В изображении утренних сцен аккумулируется лексика с семантикой драгоценного. Сосновые ветви словно покрыты «златоткаными» накидками, капли росы отливают жемчугом, камыши склоняются над серебряной гладью воды. Нарядные, сверкающие разноцветьем детали природы призваны передать радостные ощущения, связанные с началом нового погожего дня.
Великолепную картину пробуждения завершает плавное явление главной героини, которая уподобляется «зореньке», раскрасившей весь мир сияющими оттенками. Эпизод прогулки лебединого семейства также выдержан в позитивных интонациях и сказочной стилистике.
Атмосферу ликования и беспечного веселья начинают перебивать тревожные нотки. Примерная мать «дозорит», тщательно охраняет покой беззаботно резвящихся птенцов. Поэт конкретизирует возможные источники угрозы: коршун, змея. Лебедушка учитывает перечисленные факторы, и ее семья демонстрирует готовность достойно встретить агрессора.
Как велят каноны сказочного жанра, истинная опасность подкрадывается неожиданно для «ока доблестного». Описание темного начала, способного обрушить идеальное художественное пространство, связано с семантикой непогоды: грозой, молнией, «тучей черной». Орел, неторопливо и тщательно выбиравший свою цель, слишком поздно был замечен белоснежной птицей. Моментально осознав проигрыш во времени, лебедь тратит драгоценные секунды на защиту потомства. Материнский подвиг спасает птенцов от гибели, и по этой причине за трагической сценой следует продолжение. Глубокая скорбь сменяется мыслью о вечности круговорота бытия: в завершающей строфе автор возвращается к описанию элементов пейзажа, упоминая и спрятавшихся лебедят — осиротевших, чрезвычайно напуганных, но оставшихся в живых.<span>
</span>