13
июля в доме Верзилиных оскорбленный карикатурами и эпиграммами
Лермонтова Мартынов вызвал поэта на дуэль, которая и состоялась 15 (27)
июля 1841 года у подножья горы Машук. Время шло к вечеру. Огромная
черная туча поднималась из-за соседней горы Бештау. Лермонтов не
отказался от дуэли, но предупредил секундантов, что как когда-то в
случае с Барантом, выстрелит в воздух. Когда подали знак сходиться,
Лермонтов остался на месте, взвел курок и поднял пистолет дулом вверх.
Мартынов целился так долго, что Столыпин, секундант Лермонтова, не
выдержал и крикнул: «Стреляйте, или я разведу вас!»
<span>
Раздался выстрел. Лермонтов был
убит наповал. Разразилась гроза с сильным ливнем, лишь к вечеру тело
Лермонтова было перевезено в домик на окраине Пятигорска. Узнав о дуэли,
Николай I приказал «майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на
гауптвахту и предать церковному покаянию». Секунданты, впрочем, были
прощены.</span>
А в метрической книге Пятигорской
Скорбященской церкви осталась короткая запись: «Тенгинского пехотного
полка поручик Михаил Юрьев Лермонтов 27 лет убит на дуэли 15 июля, а 17
погребен, погребение пето не было». (Церковь в то время приравнивала
смерть на дуэли к самоубийству.) В апреле 1842 года прах Лермонтова
перевезли в Тарханы, где он и был погребен в часовне - фамильном склепе
Арсеньев<span><span><span><span><span><span /><span /><span /></span></span></span></span></span><span /><span><span>
</span></span>
Любезнейшему другу.
Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно -- и ты мой друг.
Я взглянул окрест меня -- душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою -- и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом. "Отыми завесу с очей природного чувствования -- и блажен буду". Сей глас природы раздавался громко в сложении моем. Воспрянул я от уныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и -- веселие неизреченное! -- я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь. Но если, говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит; кто ради благой цели не опорочит неудачное изображение мысли; кто состраждет со мною над бедствиями собратий своей; кто в шествии моем меня подкрепит, -- не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда?.. Почто, почто мне искать далеко кого-либо? Мой друг! Ты близ моего сердца живешь -- и имя твое да озарит сие начало.
ВЫЕЗД
Отужинав с моими друзьями, я лег в кибитку. Ямщик, по обыкновению своему, поскакал во всю лошадиную мочь, и в несколько минут я был уже за городом. Расставаться трудно хотя на малое время с тем, кто нам нужен стал на всякую минуту бытия нашего. Расставаться трудно; но блажен тот, кто расстаться может не улыбаяся; любовь или дружба стрегут его, утешение. Ты плачешь, произнося прости; но воспомни о возвращении твоем, и да исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса пред лицом солнца. Блажен возрыдавший, надеяйся на утешителя; блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании. Существо его усугубляется, веселия множатся, и спокойствие упреждает нахмуренность грусти, распложая образы радости в зерцалах воображения.
Я лежу в кибитке. Звон почтового колокольчика, наскучив моим ушам, призвал наконец благодетельного Морфея {Морфей -- сон (по имени бога сновидений в греческой мифологии).}. Горесть разлуки моея, преследуя за мною в смертоподобное мое состояние, представила меня воображению моему уединенна. Я зрел себя в пространной долине, потерявшей от солнечного зноя всю приятность и пестроту зелености; не было тут источника на прохлаждение, не было древесныя сени на умерение зноя. Един, оставлен среди природы пустынник! Вострепетал.
-- Несчастный, -- возопил я, -- где ты? Где девалося все, что тебя прельщало? Где то, что жизнь твою делало тебе приятною? Неужели веселости, тобою вкушенные, были сон и мечта? -- По счастию моему случившаяся на дороге рытвина, в которую кибитка моя толкнулась, меня разбудила. Кибитка моя остановилась. Приподнял я голову. Вижу: на пустом месте стоит дом в три жилья.
-- Что такое? -- ~ спрашивал я у повозчика моего.
-- Почтовый двор.
-- Да где мы?
-- В Софии, -- и между тем выпрягал лошадей.<span />
Двюьмббаьатдтрлрлиилииооттодлпшт