Зображення природи в оповіданні «Жага до життя» тісно пов'язане з психологічним станом головного героя.
Початок оповіді. Сонце сідає,\ дотліває, ховається. Перед очима героя простяглася пустеля. Підкреслюється самотність героя.
Перший день. «Сонце зійшло на північному сході — принаймні там розвидніло, бо сонце ховалося за товщею сизих хмар». «Небо теж було сіре. А на небі ні сонця, ні навіть проблиску сонця». Закрите хмарами сонце, сіре небо підкреслюють тяжкі сумніви, що виникають у душі героя.
День другий. «Сонця не було. Земля й небо стали ще сіріші, аж темні». «Сонце підсушило кущики моху...». «Віяв холодний вітер, і перший сніг побілив вершки горбів... повітря сповнилось білою гущею. Почав падати мокрий лапатий сніг. Попервах він танув, ледве торкаючись землі, але дедалі снігопад густішав, і зрештою сніг укрив .землю суцільним завоєм...». Як бачимо, усе навколо сіре, холодне, герой теж замерзає, почувається самотнім, з'являється безнадія.
Третій день. Описи природи відсутні. Герой самотній, байдужий, він зрозумів, що має надіятися лише на себе, бореться за життя.
Четвертий день. «Знову туман». Увечері «він прийшов до тями, лежачи горілиць на кам'яному виступі. Гріло яскраве сонце». Поява сонця символізує надію на порятунок, яка з'явилася у героя — він побачив корабель.
П'ятий день. «Зійшло яскраве сонце... Погода стояла чудова...». Природа ніби вітає порятунок героя.
Вовка наш на перемене трудиться старается , ну а в классе ведь за это двоечка вручается .
Платье красное надену вокруг школы обойду , ну кому какое дело на каникулы иду .)
Евгений Баратынский происходил из галицкого шляхетского рода Боратынских[14][15][16], в конце XVII века выехавшего в Россию. Боратынский — фамилия от замка Боратынь[17] в гмине Хлопице, Ярославском повяте Подкарпатского воеводства Польши[18][19], в древнерусской Перемышльской земле.
Дед поэта, Андрей Васильевич Баратынский (ок. 1738—1813) — помещик, титулярный советник; в молодости служил (от чина рядового до поручика) в полку Смоленской шляхты. Бабушка — Авдотья Матвеевна, урождённая Яцына (или Яцинина), дочь помещика села Подвойского, перешедшего в семью Баратынских как приданое[20].
Отец, Абрам Андреевич Баратынский (1767—1810) — отставной генерал-лейтенант, участник Русско-шведской войны (1788—1790), состоял в свите императора Павла Первого, был командиром Лейб-гвардии Гренадерского полка и инспектором Эстляндской дивизии[20]. Мать, Александра Фёдоровна (урождённая Черепанова; 1776—1852) — дочь коменданта Петропавловской крепости Фёдора Степановича Черепанова (ум. до 1812) и его супруги Авдотьи Сергеевны (ок. 1746 — ок. 1814); выпускница Смольного института, фрейлина императрицы Марии Фёдоровны[17].
Абрам Андреевич Баратынский
В 1796 году Абраму Андреевичу и его брату Богдану Андреевичу Павел I пожаловал большое поместье с двумя тысячами душ[17] — Вяжля, в Кирсановском уезде Тамбовской губернии; где и родился будущий поэт[11].
В марте 1804 года Абрам Андреевич с женой и детьми перебрался из села Вяжля во вновь отстроенное имение Мара, неподалёку в Кирсановском уезде[21]. В усадьбе Мара проходило раннее детство Баратынского[2].
Дядькой у Евгения был итальянец Джьячинто Боргезе, поэтому мальчик рано познакомился с итальянским языком. Также владел французским[17], принятым в доме Баратынских, — писал на французском письма с восьми лет. В 1808[2] году[* 3] Баратынского отдали в частный немецкий пансион в Петербурге для подготовки к поступлению в Пажеский корпус, там он познакомился[22] с немецким языком[2].
В 1810 году умер Абрам Андреевич, и воспитанием Евгения занималась мать[2], умная, добрая, энергичная, но и несколько деспотичная женщина, — от её гиперлюбви поэт страдал до самой женитьбы[17].
В конце декабря[17] 1812 года Баратынский поступил в Пажеский корпус[23] — самое престижное учебное заведение Российской империи, имевшее целью предоставить сыновьям знатных дворянских фамилий возможность достижения военных чинов I—III класса[24]. В письмах матери Евгений писал о своём желании посвятить себя военно-морской службе[17].
До весны 1814 года всё обстояло благополучно. Потом успеваемость и поведение Баратынского становятся неровными[17]. Внутреннее сопротивление корпусным порядкам приводит его к оставлению весной 1814 на второй год[17]. Компания товарищей, в которую попал Баратынский в корпусе, развлекалась весёлыми проделками, досаждая начальникам и преподавателям, создав под влиянием «Разбойников» Шиллера «Общество мстителей»[25].
Мысль не смотреть ни на что, свергнуть с себя всякое принуждение меня восхитила; радостное чувство свободы волновало мою душу…[25]
В конце концов, в феврале 1816 года расшалившиеся подростки украли из бюро отца одного из соучастников (он сам предоставил ключ) пятьсот рублей и черепаховую табакерку в золотой оправе, накупили сладостей[17][20]. Это происшествие привело к исключению Баратынского в апреле 1816 года из корпуса, к изменению всей линии жизни и к тяжёлой психотравме, отразившейся на его стихах: одно из драгоценных свойств его поэзии — особый призвук тайной печали[26].
После исключения из корпуса шестнадцатилетнему Баратынскому было запрещено поступать на государственную службу, кроме военной солдатом[2][17].
Усадьба Мара
Покинув столицу, Баратынский несколько лет жил или с матерью в Маре, или у дяди, брата отца, отставного вице-адмирала Богдана Андреевича Баратынского, в Смоленской губернии, в селе Подвойском[17].
В деревне дяди Баратынский нашёл небольшое общество весёлой молодёжи[2][17], начал писать стихи (интерес к литературному творчеству появился у него ещё в Пажеском корпусе)[2]. Подобно многим другим людям того времени он писал французские куплеты, но до нас дошли и русские стихи от 1817 года (по словам В. Я. Брюсова, ещё слабые)[2].
Александр Пересвет. В канун одного из величайших сражений в русской истории – освободительной битвы на Куликовом поле, Александр Пересвет молился в келье Троице-Сергиевского монастыря.
Я очень люблю басни Крылова. Одна из самых любимых сейчас - "Квартет", вот послушайте процитирую:
"Постойте ж, я сыскал секрет?-
Кричит Осел,- мы, верно, уж поладим,
Коль рядом сядем".
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
А все-таки Квартет нейдет на лад.
Вот пуще прежнего пошли у них разборы
И споры....
А вы, друзья, как ни садитесь;
Всё в музыканты не годитесь".
Я люблю поразмышлять о том, изменится ли отношение если изменится внешняя сторона? Приходит сразу на ум "ты полюби меня черненьким, а беленьким меня и всякий полюбит..." Глаза для меня были всегда той лакмусовой бумажкой, по которой можно было сразу сказать, какой это человек, и стоит ли впускать в свою жизнь. Так остается и поныне. Бесконечная гонка за красотой внешней без внутренней работой над собой, над внутренним наполнением - ничто. Когда в душе - пустота, а на сердце - лед, то никакая новая стрижка или новый цвет линз не спасет...
"Не впускай холод в дверь,
Он опасен поверь,
Он несет свой покой,
Он играет с тобой,
И в безмолвии льда
Канешь ты навсегда,
Не оставив следа..."