Потому что он сначала нагнулся а потом уже прихватил толстыми губами.
Ночью она нашла и дом, в который их унесли. Потом был тот
страшный день, когда Белогрудка снова затаилась на сарае и снова ждала
мальчишек. (В.П.Астафьев. «Белогрудка»)
Так вот тот подарок, что он обещал сделать ей через десять
лет! Эта девушка и была той Дагни Педерсен, которой Григ посвятил свою
бессмертную вещь. (К.Г.Паустовский. «Корзина с еловыми шишками»).
Настоящими приметами считаются те, которые определяют погоду
и время. (К.Г.Паустовский «Мещерская сторона»)
<span>
</span>
Дети собирали в лесу лечебные травы и ягоды, грибы, и орехи. Выйдешь на палубу, взгялешь и ослепнешь на минуту от блеска моря, неба. Иней подолгу лежал на скатах крыши и у колодца, и на перилах балкона, и на листве... Буран кружит, швыряет снегом и высвистывает, и заливает жутким воем.
Радушие семьи Житковых изумляло меня. Оно выражалось не в каких-нибудь
слащавых приветствиях, а в щедром и неистощимом хлебосольстве. Приходили
какие-то молчаливые, пропахшие махоркой, явно голодные люди, и их без
всяких расспросов усаживали вместе с семьёю за длинный, покрытый
клеенкой стол и кормили тем же, что ела семья. А пища у нее была
простая, без гурманских причуд: каша, жареная скумбрия, вареная
говядина. Обычно обедали молча и даже как будто насупленно, но за
чаепитием становились общительнее, и тогда возникали бурные споры о Льве
Толстом, о народничестве. Кроме литературы, в семье Житковых любили
математику, астрономию, физику. Смутно вспоминаю какие-то
электроприборы в кабинете у Степана Васильевича. Помню составленные им
учебники по математике; они кипой лежали у него в кабинете. Очень
удивляли меня отношения, существовавшие между Степаном Васильевичем и
его сыном Борисом: то были отношения двух взрослых, равноправных людей.
Борису была предоставлена полная воля, он делал что вздумается - так
велико было убеждение родителей, что он не употребит их доверия во зло. И
действительно, он сам говорил мне, что не солгал им ни разу ни в чем.
Раньше я никогда не видывал подобной семьи и лишь потом, через несколько
лет, убедился, что, в сущности, то была очень типичная для того времени
русская интеллигентская трудовая семья, щепетильно честная, чуждая
какой бы то ни было фальши, строгая ко всякой неправде. Живо помню, с
каким восхищением я, тринадцатилетний мальчишка, впитывал в себя ее
атмосферу.
Прямая речь:
"Как они сегодня хорошо поют!Как хорошо" - сказал с восторгом зритель.
"До завтра, - промолвил я, - завтра все будет решено".
обращение:
Друзья мои, я благодарен вам за все.
Василий Федорович, вы мне поручите что- нибудь.